Джон Норман - Побратимы Гора
Она поднялась на руки и колени, и радостно посмотрев на меня, смеясь, проговорила:
— Я не думаю, что теперь Вы сможете мне сопротивляться.
— Рабыня! — сердито, крикнул я.
— Да, Господин, — смеялась довольная девка, вот только её смех мгновенно сменился ужасом, когда я, шагнув к стене вигвама, поднял кайиловый хлыст, дожидавшийся там своего времени.
— Пожалуйста, нет! — испуганно взмолилась она. — Не надо меня пороть!
Но я хорошенько приложил ей хлыстом. Пять раз. Первым ударом, сбив её с рук и коленей на одеяла, а остальные, всыпав уже, когда она беспомощно извивалась и каталась по полу, пытаясь избежать жалящих ударов.
— Кажется, Ты просила наказать тебя, — напомнил я.
— Но я не хотела наказания хлыстом! — плакала она, размазывая слёзы.
— Ты должна принимать, то наказание, которое твой хозяин решает назначить.
— Да, Господин, — всхлипнула сжавшаяся у моих ног рабыня с исполосованным телом.
— На спину, — скомандовал я, щёлкнув пальцами. — Губы рабыни. Ноги широко!
Девушка со слезами на глазах, стремительно выполнила мои команды. Теперь она лежала передо мной, с губами вытянутыми как для поцелуя, и широко раскинутыми ногами.
Я грозно смотрел на неё сверху вниз, а она на меня, заплаканными глазами.
Девушка, которой приказывают показать губы рабыни, или просто получает команду — «Губы рабыни», должна придать рту форму поцелуя. При этом ей обычно, не позволено изменить положение губ, пока она не поцелует или будет поцелована. Само собой разумеется, девушка не может говорить, не нарушив форму поцелуя. Чаще всего вслед за командой «Губы рабыни», звучит приказ «Ублажай меня».
Я бросил хлыст подле девушки. Она посмотрела туда с облегчением, от того, что это орудие боли больше не находилось в моей руке. Конечно, при необходимости я мог бы легко взять хлыст снова.
Затем я присел рядом с ней и приподнял в полусидящее положение, легко поцеловал её, что разрешало ей изменить положение губ рабыни. Она немного свела ноги.
— Я не думаю, что теперь Вы будете колебаться овладеть мной.
— Я тоже так не думаю, — усмехнулся я.
— Оказаться в вашей власти, было большим унижением и суровым наказанием для меня, — проговорила она, — ведь Вы всего лишь раб.
— Несомненно, — согласился я.
— Следуя распоряжениям моего хозяина, Кэнки, я должна отдаться вам полностью и безоговорочно, как рабыня отдаётся своему господину.
— Правильно, — поддержал её я.
— Меня ничто не должно сдерживать.
— Верно.
— Но я знаю, что даже без всякой команды, не смогу не отдаться Вам. Я чувствовала ваши руки прежде. Я отлично знаю, что Вы, если на то будет ваше желание, сможете заставить меня кричать от наслаждения как, если бы я была вашей собственной рабыней.
— Возможно, — улыбнулся я, вспомнив, чем занимался с этой рабыней прежде. Мы оба знали, что я мог с ней сделать.
— Я готова, — прошептала она. — Пожалуйста, будьте моим наказанием.
— Превосходно, — дал я, наконец, своё согласие, и она аккуратно откинулась назад в моих руках.
— Это было роскошным наказанием, Господин, — вздохнула Виньела.
Я ничего не ответил. Безусловно, я наслаждался, управляя ею. Было приятно взять женщину и довести её до состояния умоляющей, выпоротой получающей и доставляющей удовольствие рабыни.
— Я ваша в течение этого дня, — напомнила девушка.
— Это верно.
— Сейчас, всё ещё рано, — намекнула она.
Честно говоря, я в этом сомневался, но, тем не менее, костры для приготовления ужина ещё не разожгли.
— Господин, — позвала она.
— Говори, — разрешил я.
— Накажите меня снова, — она извернулась и, опираясь на мое плечо, поцеловала меня, — пожалуйста.
— Ты просишь меня об этом? — уточнил я.
— Да, я умоляю наказать меня снова.
— Отлично, — сказал я, и взял её снова, подмяв под себя. Она вскрикнула с радостью и наслаждением.
— Я люблю своего господина, Кэнку, — сказала она, когда всё закончилось.
— Я знаю.
— Я хочу удовлетворять его полностью.
— Ты уже стала лучше.
— Это верно, — засмеялась она и добавила: — Но это кажется странным.
— Что именно?
— Я — рабыня Кэнки, я люблю его так, что даже если бы я не была его рабыней, то хотела бы ей стать.
— Интересно.
— Я — всего лишь его влюблённая рабыня.
— Я знаю.
— Вы хотели бы знать что-то ещё?
— Конечно.
— Любовь, превращает любую женщины в невольницу, и чем глубже она любит, тем глубже она погружается в неволю, — сказала Виньела.
— Возможно.
— Я думаю, что так оно и есть.
— Возможно, Ты и права, — сказал я. — Я не знаю.
— Но если это, правда, то может показаться, что из этого следует, что никакая женщина не может по-настоящему любить, не будучи рабыней, — предположила девушка.
— Я думаю, что из этого можно сделать вывод, что любая женщина глубоко и по-настоящему любящая в действительности является рабыней, того кого она любит, — ответил я.
— Теперь, представьте себе, — тяжело дыша, заговорила Виньела, — что чувствует любящая настоящая рабыня, женщина фактически принадлежащая, к своему господину. Как беспомощна она в его власти!
— Неволя, — постарался объяснить я, — с её правом собственности на женщину и господством над ней, является естественной почвой, на которой расцветает любовь.
— Я знаю, что это правда, — согласилась она.
— И за неволей цепей, весьма часто, следует неволя любви, — добавил я.
— Вот и представьте, как глубока неволя рабыни, чья судьба — двойная неволя цепей и любви.
— Да. Её рабство действительно глубочайшее, из всего того, что женщина могла испытать на себе, будучи безоговорочной собственностью её любимого мужчины.
— Могу я сказать вам кое-что еще? — осторожно спросила девушка.
— Что? — заинтересовался я.
— Вы — мой друг, — сказала она.
— Осторожней, если не хочешь получить ещё сто ударов хлыстом, — предупредил я.
— Вы — мой друг, — повторила она. — Я знаю, что это правда.
Я не потрудился отвечать на эту чушь. Насколько же нелепым было предположение девушки. Разве она забыла, что была ничем, всего лишь никчёмной рабыней?
— Владельцы и их рабыни могут быть друзьями? — поинтересовалась она.
— Да. Но девушка при этом, конечно, должна всегда держать себя безукоризненно, полностью соответствуя своему статусу рабыни.
— Конечно, Господин.
— Запомни это, рабыня.
— Я люблю Кэнку. Но я вызвала его недовольство. Что, если он больше не захочет меня? Что, если он продаст или подарит меня?
