Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в темноту
— Зачем вы девчонок в это втянули, — я сжала кулаки, — свели их с Верой?
— Меня попросили. — Она провела пальцем по подоконнику. — Я не видела повода отказывать. Ведь медальоны помогли, разве нет? Если они хотят сами растить этих клыкастых, ушастых созданий, мое какое дело?
Дверь скрипнула, в палату вернулся Веник.
— Лешак, мне его в лесу не поймать, там он на своей территории, — добыча ушла, падальщик был в ярости.
— Кольцо у него, — сообщила я.
Веник кивнул и сделал шаг к женщине, жаль, что она по-прежнему стояла к нам спиной и не видела его глаз.
В полной тишине палаты мой телефон заиграл гимн СССР, или России, как кому нравится. Громко, торжественно, на пределе динамиков. Слишком неожиданно. Мы с девушкой подпрыгнули, Веник молчал, пока я трясущими руками разыскивала трубку в сумке. Эта мелодия стояла на одном номере, номере, который давно не существует, и звонить с него не мог никто.
— Да, — не слово, а выдох в трубку.
— Ольга. — На короткое мгновение мне почудилось, что мечта обернулась явью, всего на одну секунду, и сердце пропустило удар, а потом я узнала голос.
— Семен Евгеньевич? С какого номера вы звоните?
— Не важно. Можете возвращаться.
— Почему? Мы не нашли кольцо. Откуда вы звоните? — Я почти кричала, так важен был для меня ответ.
— Уже не надо. — Старик откашлялся. — Со мной уже связались насчет этого артефакта. Все разногласия улажены, так что возвращайтесь.
— Откуда у вас этот номер? — продолжала упрашивать я.
Семеныч натужно рассмеялся, пожалуй, слишком натужно, и приказал:
— Возвращайтесь.
В трубке раздались короткие гудки, а я все стояла посреди чужой больничной палаты и пялилась в стену, не находя в себе сил ни опустить руки, ни сбросить вызов, ни повернуть голову. Трубку мягко забрали. Посмотрев на экран, Веник покачал головой и пихнул аппарат обратно в сумку, висящую на плече.
Абонент «Любимый муж» — номер, с которого не могло прийти ни одного вызова. В далекий восьмидесятый год прошлого столетия, когда моя идеальная семья, существовавшая, похоже, только в фантазиях, превратилась в мираж, все, что у меня осталось, — это рабочий номер телефона Кирилла. Обычный набор из шести цифр, стационарный номер одного из пыльных отделов завода ЯЗДА, сегодня даже здания, где он работал, не существует. Время и люди беспощадны, они уничтожают все, с чем связана память, и скоро совсем ничего не останется. В те годы мы не знали ни сотовых, ни определителей номеров, ни автоответчиков. Этот номер я знала наизусть. Спустя два года в нашей тили-мили-тряндии и двадцать лет в человеческом мире, когда первый мобильный телефон оказался в моей руке, первым номером, занесенным в телефонную книгу, был номер несуществующего отдела несуществующего предприятия. Вторым — домашний матери. Не знаю, зачем, не знаю, почему. Но стереть лишнюю и никому ненужную информацию не поднималась рука. Просто память, как кожаный браслет — поделка моей дочери, как носки, связанные мамой. Символы, как и излишне торжественная мелодия. И сегодня с этого символа мне позвонил староста Юкова и велел возвращаться домой.
Через полчаса я уже садилась в свою машину. Веник высадил меня там же, где и взял, в Иванькове. Он вроде что-то еще говорил, в чем-то убеждал, впрочем, без особого усердия. Я, не слушая, помахала рукой и ушла на пристань к парому.
И теперь сидела в машине возле монастыря, сложив руки на руле, и почему-то медлила. Самое время утопить педаль газа в пол и помчаться в Юково, что мне настойчиво рекомендовали сделать. Кто отдал распоряжение через старика в принципе ясно, хоть поверить в это после трех лет молчания трудно. А фокус с номером? Думаю, мой телефон изучили вдоль и поперек, та же Пашка, к примеру. Кирилл всегда был мастером на такие шутки.
Я уткнулась лбом в руль, как же хотелось послушаться, рвануть домой в безумной надежде увидеть, что-то сказать, что-то изменить. Возможно, умолять. Смысла в этом не было ни на грош.
Зачем Кириллу вступаться за какого-то лешака? Что могло случиться? Что заставило его впервые за три года почтить своим присутствием Юково? Зачем в этом случае нападать на посредника и красть медальоны? Если бы Кирилл распорядился, Семеныч сам куда надо артефакты отнес, с поклоном вручил и не взял ни копейки. Теперь же это походило на какой-то розыгрыш. Вряд ли я знаю и понимаю все, оттого и чувствую себя так неуютно.
Я приказала себе выкинуть мысли из головы и завела машину, когда телефон зазвонил опять, к счастью, более привычной мелодией итальянской группы. Не знаю, как бы я отреагировала, услышь снова торжественный гимн.
— Да.
— Ольга? — взволнованный молодой голос, — Ольга, это вы?
— Я. А вы?.. — Голос казался знакомым, но так сразу вспомнить его обладательницу не удавалось.
— Мила, — судя по шумному дыханию, девушка бежала, — простите, я ваш номер сохранила, когда вы нам номер счета, куда деньги переводить, скидывали. Пожалуйста, простите, я не знаю, кому еще могу позвонить… — ее прервал детский плач.
— Успокойтесь, — я прижала трубку плечом и вырулила на дорогу, — сохранили и сохранили, я не в обиде. Что случилось?
— Я… я… — она всхлипнула, Игорь зашелся криком.
Девушка была напугана, это слышалось по ее голосу, напугана настолько, что, несмотря на крик ребенка, не могла контролировать собственные эмоции. Что могло случиться за те несколько часов, что мы не виделись?
— Катя умерла. — Она наконец смогла говорить.
— Святые! Как?
— Мы возвращались из банка, когда на нее налетел парень в капюшоне, в полиции сказали, наркоман, ударил ее ножом и вырвал сумочку. Ударил ножом прямо на улице средь бела дня! Вы понимаете! — Она кричала, почти впадая в неконтролируемую истерику.
— Черт! Тихо! Перестаньте кричать, вы пугаете сына, — я слышала, как плач перешел чуть ли не в ультразвук.
Катю было жалко, но гораздо больше меня волновало то, что напугало Милу почти до безумия. Происшествие само по себе страшное, но не оно заставило девушку куда-то бежать сломя голову.
— Мила, почему вы убегаете? Куда? Наркоманы иногда за дозу убивают людей, и это хреново, не спорю, но не он же за вами гонится?
— Нет, боже, нет. — Она задержала дыхание и вроде бы успокоилась настолько, что смогла говорить. — Я понимаю, для вас мы чужие, и вы правы, но я…
— Мила, — перебила я, — скажите, зачем вы звоните?
— Я боюсь, — выпалила она, хотя это и так было понятно, — боюсь, потому что буду следующей. Меня собьет машина, или цветочный горшок на голову упадет, или тоже на наркомана с ножом нарвусь, мало ли у нас торчков, — ее голос то взлетал, то падал, она не была уверена в собственных словах, это я могла сказать и без падальщика, но неподдельный страх с лихвой перекрывал эту неуверенность.
