Ольга Лукас - Спи ко мне
Скорее! Скорее двигать шкаф! Позвать ребят-дизайнеров! Хватит троих: один будет двигать, а двое – следить за тем, чтобы это у него выходило максимально художественно.
Наташа выскочила в коридор, сделала несколько шагов, остановилась. Неприятное ощущение нарастало. Может быть, отправить Кэт к Мите, а на её место взять какого-нибудь прыщавого мальчика?
– Мало мне забот, теперь ещё мальчика какого-то искать! – подумала она. И вдруг поняла, что произнесла эту фразу вслух. То-то смеху было бы, если бы кто-нибудь услышал! Наташа резко свернула за угол – и чуть не сбила с ног Рыбу.
– А ты как… тут…– у неё уже не хватало слов!
– Сегодня лёг пораньше. И сразу сюда, – Рыба огляделся: стены без окон, очень много закрытых дверей. – Мы сейчас где-то под землёй, да?
– Мы сейчас в аду, – ответила Наташа, – и наш ад – режимный объект. Тебя могут увидеть черти с вилами!
– Кто меня увидит? Меня никто, кроме тебя, не видит.
– Ты не знаешь наших чертей! Ладно, иди пока в мой кабинет. Номер 712, за углом. Там никого нет. А я сейчас.
Шкаф, конечно, двигать уже бесполезно. Одно хорошо, что Кэт на корпоративном тренинге. Сейчас Наташа быстро добежит до туалета, потом скажется нездоровой, и они с Рыбой спокойно уйдут отсюда.
Туалеты на седьмом этаже выходили дверями как бы на центральную площадь: здесь сидел дежурный секретарь, здесь пересекались маршруты дизайнеров, бегающих к кофейному автомату, и менеджеров, возвращающихся от генералитета с намыленной шеей.
Здесь и настиг Наташу Прямой. Он тоже вышел из туалета.
– Ну, как дела продвигаются? – спросил он. – Читаю твои отчеты. Молодец, умеешь работать.
Наташа изобразила на лице смущение, потом сообщила об успехе с КПМПМП.
– Очень хорошо! – возвысил голос Прямой. – Ну а вообще как?
Он затеял этот разговор в воспитательных целях – не Наташу воспитывал, конечно, а тех, кто в этот момент проходил через «центральную площадь». Пусть знают, как надо работать, чтобы заслужить похвалу начальства.
– А напомни-ка мне, каков у нас прирост посещений, – Прямой рокотал уже, кажется, на всё здание.
«Это надолго», – поняла Наташа. В другой раз она с удовольствием подыграла бы ему, но сейчас все её мысли занимал Рыба.
Рыба тем временем не скучал. Буквально за пару минут до его появления Кэт и Мара вернулись к работе. Корпоративный тренинг ещё не закончился, просто они притворились «эгоистичными инфантильными тварями» (слова тренера) и были с позором изгнаны, на зависть прочему персоналу. «Эгоистичные инфантильные твари» старались наверстать упущенное – присутствие на тренинге не считалось достаточно уважительным поводом не выполнить дневную норму.
И тут дверь открылась. Кэт не заметила этого – она сочиняла обличительную статью о корпоративных тренингах. Рыба вошел, увидел Мару, но не сразу понял это – она слишком сливалась с интерьером. И Мара увидела его. Вскочила с места, уронила карандаши, скрепки, ещё какую-то мелкую офисную утварь.
– Вы артист? – спросила она. – Вы будете в рекламе маникюра сниматься? Вам тогда не сюда, не к нам.
– Мне сказали, чтобы я шел сюда, – растерялся Рыба. – Мне уйти?
– Нет-нет, если сказали, не уходите. Сейчас-сейчас. Как же, детектив такой, очень хороший, четырёхсерийный. Вы там снимались, да?
– Ты можешь в коридоре по телефону поговорить? – кротко спросила Кэт. Мара не слышала её. Рыба – не видел. И Кэт не видела Рыбу.
– Или нет, подождите. «Мастерская Петра Фоменко». Я вас запомнила в роли Фауста. Точно. У меня такой вопрос… даже не знаю. Лучше не надо, да?
Рыба затравленно огляделся, дёрнулся к выходу, потом внимательно посмотрел на Мару – и остался. Даже подошел к её столу, склонил голову и тихо сказал:
– Я не тот, за кого вы меня принимаете. Но если я – это он, то что я могу для вас сделать?
– Понимаете… – Мара набрала побольше воздуха в лёгкие и решилась:
– Несколько лет назад я написала пьесу.
– Ты пьесу написала? – подпрыгнула Кэт. – Дашь почитать?
Рыба молча ждал продолжения.
– Ну, ну, дай же почитать, не жадничай! – Кэт была уже рядом с Марой. Они с Рыбой, не видя друг друга, стояли возле её стола. И тут вошла Наташа.
– Та-ак, – сказала она и осела на пол, у стены. Все трое бросились к ней, позабыв про пьесу.
– Со мной всё в порядке! – объявила Наташа, подымаясь на ноги без посторонней помощи. – Почему вы не на тренинге?
Сообразив, что в помещении находится кто-то ещё, кого он не видит, Рыба осторожно отступил в тень.
– Тренинг закончился! – хором соврали Кэт и Мара.
– Да? А почему я слышала голоса в большой переговорной?
– А там остались двоечники. Которые плохо тренировались! – нашлась Кэт. – А Мара пьесу написала! Представляешь?
– Прямо на тренинге? – с сомнением спросила Наташа. – Дурное влияние Гогоги детектед. Значит так. Мне плохо. Все видели? Мне плохо. Я – домой. А вы – работайте!
Она выключила компьютер, одной рукой подхватила сумочку, другой – Рыбу, и буквально вытолкала его в коридор.
– Ну, как тебе мои девочки? – спросила она, глядя ему в глаза.
– А много их? Я только одну увидел.
– Ну, и как она тебе? Красивенькая, да?
– Ну… своеобразная, – дипломатично сказал Рыба. – Но художники всегда выглядят несколько особенно.
– Художники? Кэт – художник? Что-то я не заметила.
– Мастера всегда видят художников. Ещё до того, как она сказала о пьесе, я почувствовал эту призрачную границу.
– А, так ты Мару увидел? – успокоилась Наташа. – Не повезло. Вторая куда симпатичнее. И помоложе. Тебе бы понравилась. А Мара – так, недоразумение. Тётка нелепая, и неудачница полная.
– У вас ко всем художникам так относятся?
– Как – так?
– Ну, у вас принято делать вид, что человек не стоит на границе мира, в котором танцуют духи? Что он такой же, как вы? У вас принято требовать, чтобы он, несмотря на предназначение, принадлежал к своему лару? Зарабатывал деньги? Заводил семью?
– У нас нет ваших дурацких ларов. И суеверий про духов на границе – тоже нет! И ни от кого у нас ничего не требуют. Мара сама устроилась на эту работу, никто её не заставлял.
– У вас, наверное, переизбыток художников, если вы так безрассудно разбрасываетесь ими.
– Ничего не разбрасываемся. Если художник талантливый – он пробьётся, и ему будут платить нормальные деньги. А если никому не нужно то, что он делает, то пусть идёт и работает, как все.
– Значит, в вашем мире художниками считают мастеров, – резюмировал Рыба. – Тогда понятно, почему он такой жесткий. Границы мира, на которых танцуют духи, забраны решетками, залиты свинцом. Художник должен притвориться или умереть. Как же получилось, что ты живёшь в такой клетке, но видишь во сне наш мир? Наверное, благодаря тому, что рядом с тобой живёт художник.
