Роман Злотников - Руигат. Рождение
– Вот как, – произнесла она и подняла на побагровевшего Ивана смеющиеся глаза. – Клянусь, на меня уже лет сорок никто так не реагировал. Я думаю, это заслуживает награды. – С этими словами она протянула руку и… просунула ее в Ивановы порты. А когда он окаменел, ошеломленный этим:… этим… ну просто, сказала: – Я полагаю, спрашивать, обещал ли ты кому-то эту ночь, бессмысленно, – после чего улыбнулась и гибким движением набросилась на него…
С Тиреей, как звали ату удивительную женщину, они расстались через три дня. Он даже не сразу понял, что расстались. Просто на четвертое утро она, проснувшись, как обычно, поцеловала его, а потом встала и ушла. Иван еще повалялся некоторое время, ожидая, что она сполоснется после сна в ближайшем фонтане и вернется, но когда с момента ее ухода прошел час, он забеспокоился. Ну мало ли… Фриц-то покинул дом Беноля этой же тропой. Так что всю вторую половину дня Иван носился по городу, разыскивая Тирею, но так ее и не нашел. После этого он три дня не мог успокоиться – ну как же так, у них же все было так… так… ну прям как в книжках! А потом она раз – и исчезла. Даже не попрощалась… Но затем к нему подошла еще одна девушка, которую он довольно грубо отшил. А она… расплакалась. И это привело в шок буквально всех, кто находился на террасе. Иван слегка опешил – на него смотрели прямо как на врага народа, и всё из-за того, что он отказался заняться любовью с первой встречной, которая ему это предложила. Нет, ну дела здесь творятся… С той террасы пришлось уйти. А на новой, куда он пробрался едва ли не украдкой, к нему снова прицепилась какая-то девица. С этой он обошелся более мягко, чем с предыдущей, тоже, впрочем, отказавшись, однако количество осуждающих взглядов, которыми его наградили присутствующие киольцы и киолки, отнюдь не уменьшилось. Так что Ивану пришлось ретироваться и с этой террасы и в конце концов вообще заночевать в лесу: Когда же на следующий день к нему подошла очередная девушка с предложением отдать эту ночь ей, Иван плюнул и согласился. И не пожалел. Так и пошло…
Но через две недели Иван заскучал. Какой-то здесь был неправильный коммунизм – можно есть, спать, заниматься любовью и больше ничего не делать. Ничегонеделанием, как ему казалось, все в основном и занимались. Нет, когда он спрашивал, кем работают его случайные подруги, те называли какие-то профессии, часть из которых были ему знакомы, например художник или скульптор, а часть звучали как-то причудливо, например «мастер по внешнему облику» или «консультант по личному времени». Но если он начинал расспрашивать/: чем именно они занимаются, выяснялось, что по большей части они не занимались ничем. То есть ели, спали и… хм… любились. Ну или увлеченно изменяли себя, причем, похоже, не только там прическу или маникюр делали, а еще и всякое другое – наращивали или убирали грудь, подправляли себе лицо, вытягивали или укорачивали ноги, и так далее. И лишь очень редко, раз в несколько недель или месяцев, когда было настроение, они отвлекались на что-то иное…
Кстати, как понял Иван, в нем большинство девушек привлекала его естественность. Он был красивым парнем, но не идеально, а именно естественно красивым. С неким несовершенством, с этакой природной незавершенностью. Да, именно природной, настоящей, данной от рождения, а это в мире людей, способных сотворить со своим телом и лицом все что угодно, особенно ценилось. Ибо сделать себе идеальные нос, грудь, ноги или лицо и тело полностью было несложно, но вот достигнуть именно такой, кажущейся естественной, природной незавершенности – почти невозможно…
Круговерть непостоянных подруг тоже стала его утомлять. В юности, когда из-за гормонального взрыва мозги вышибает из головы и смывает в яйца, пацаны жадно провожают глазами любую привлекательную фигурку, частенько мечтая, чтобы было так: щелкнул пальцами, и – раз! – твоя. И сейчас вроде как Иван оказался именно в таком положении. Его внешность действовала практически безотказно, так что стоило ему просто чуть дольше задержать взгляд на какой-нибудь куколке, она подскакивала к нему и предлагала себя на ближайшую ночь. Даже если пришла на террасу уже с каким-то кавалером. И ведь кавалеры на это ни как особенно не реагировали. Нет, кое-кто явно был расстроен, но максимум, на что они отваживались, – это бросить в сторону неверной подруги раздосадованный взгляд, после чего молча удалялись. Иван их совершенно не понимал!..
Однако он уже прошел тот возраст, когда думают яйцами, а не головой; так что дней через десять голое перепихалово со сплошь красивыми и похотливыми бабами начало его утомлять. Никто из них не пытался даже хоть немного познакомиться с ним, поговорить, узнать, откуда он и как здесь появился. Нет, на его вопросы они отвечали причем простодушно-честно и, если он бывал настойчив, достаточно подробно. И из этих ответов он узнал много нового о жизни при киольском коммунизме. Например, уже спустя пять дней Иван обзавелся личным терминалом, по виду напоминающим часы «Командирские» с радиевыми стрелками, светящимися в темноте (он видел такие у своего комбата, и они ему очень нравились). А также не только научился пользоваться «кубом», «цилиндром» и «окном», но и покатался на «ковше». Вот только ничего сверх этого добиться от девушек не удавалось. Временами ему казалось, что для всех этих подруг он вроде косы-литовки для поденщика: подобрали по руке, отработали, получили свое и пошли дальше… Нет, если бы все эти девицы вдруг решили воспылать к нему глубокой и сильной любовью, наверное, вышло бы куда хуже, но и литовкой чувствовать себя как-то не хотелось. А приходилось, ибо, как он теперь уже знал, если у тебя нет постоянного партнера, отказывать человеку, предлагающему тебе ночь любви, на Ки-оле было не принято, потому как считалось, что любовь, ну хоть такая, в виде «похоть потешить», и есть чуть ли не основный смысл существования человека. Мол, все есть любовь и любовь есть все… ну как-то так. Отсюда и обиды отшитых девушек, и те сердитые взгляды, которыми наградили молодого офицера свидетели, когда он отфутболил сразу несколько предложений.
Так что по всему выходило: надобно искать постоянного партнера, ибо только его наличие позволяет на законных, так сказать, основаниях отвергать требования похотливых дамочек. Иван даже затосковал о Лидочке, оставшейся там, на Земле. Она-то его точно любила. И она была не просто партнершей на час или на ночь, а настоящей подругой. Верной и честной. С которой можно было не просто провести ночь или несколько ночей, а пройти жизнь, не опасаясь того, что она тебя предаст, потому что, мол, любовь – это что-то эдакое, главное, а все, что мешает заниматься ею неутомимо, снова и снова: честь, верность, долг, дети и все такое прочее – глупости, отсталость и зашоренность… И вообще, какая-то тут, на Киоле, больно легкая жизнь получалась. Прям сон нескончаемый. Немудрено, что они, эвон, родную планету потеряли, с таким-то отношением…
