Марина Ефиминюк - Ловец Душ
Трапезная была заполнена удушливым дымом сгоревшей каши и сельским сбродом, по зиме мучившимся от безделья. Мы заняли места на самом краю длинного стола. Недовольная подавальщица приняла заказ и, виляя пышными бедрами, скрылась за кухонной дверью, а я с удивлением заметила нежно-зеленый туманный след, тянущийся за ней. Пока Денис с мечтательной улыбкой на пухлых губах и звериной завистью в глазах следил, как в глотке моего соседа исчезает почти штоф темного горького пива местной варки, я незаметно разглядывала окружающих. Самое странное, что возле каждого присутствующего вился нежно-зеленый магический дымок. Я наклонилась к пировавшему рядом со мной мужичку, громко втянула воздух, пытаясь различить аромат жасмина, но, кроме застарелого пота, ничего не почувствовала. Сосед скорчил рожу и прохрипел:
– Ты чего, парень?
Я замотала головой и поспешно отодвинулась. Мужик ощетинился, раззявил почти беззубый рот:
– Ты чего от меня хошь? – пыхнул он пивным перегаром.
Трапезная вмиг насторожилась, ожидая развития скандала. В нашу сторону поворачивались головы, глаза у окружающих загорелись возбужденно-радостным огоньком.
Тут вмешался Денис, которому драки в «Веселой вдове» хватило по самую вихрастую макушку. Он сладко, совсем по-девичьи, но очень хищно улыбнулся и сказал глухим низким голосом:
– Слушай, мужик, пасть закгой и хлебай дальше свою отгаву!
Расшумевшийся крестьянин мешком рухнул обратно на лавку и, изумленно хлопая белесыми ресницами, стал вглядываться в миловидное НЕБРИТОЕ личико девушки в красном платке.
– А-а-а-а? – открыл он было рот.
– Бэ-э-э-э! – дернул плечом Денис.
Мужик замотал головой, перекрестился и медленно поднялся из-за стола, сдавленно бормоча под нос: «Все, все пить бросаю!» За ним тянулось зеленоватое облачко.
– Слушай, – я низко наклонилась к столу, – они все порченые.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Дави-дыв.
Подавальщица со звоном опустила перед нами глиняные тарелки с похлебкой.
– Над людьми зеленый дымок!
– Что за дымок? – не понял Денис, с энтузиазмом хватаясь за ложку. Тут его посетила догадка, ужасом написавшаяся на лице: – Ты – ведьма, газ видишь колдовство?
Я замотала головой.
– Ну хогошо, – выдохнул он, хлебая безвкусное варево. – Хотя я и не пготив колдовства, ведьмачек не люблю, – быстро оговорился он. – У меня с одной по молодости любовишка случилася… – пустился он в воспоминания.
Я слушала вполуха, налегая на похлебку, хотя изображала крайнюю степень заинтересованности. В это самое время ко мне вернулся сконфуженный странной девицей (читай Томой-Денисом) щербатый мужичишка. Он почмокал губами, а потом пробормотал мне на ухо, сильно волнуясь:
– Скажи, милсдарь, бога ради, она, – кивнул он на Дениса, – мужик или же баба?
– Баба, – отозвалась я, критически рассматривая Давидыва, облизывающего ложку.
Пьянчуга задумчиво кивнул и быстро устроился на прежнем месте, подвинув меня на край лавки тощим задом:
– А путь куда держите?
Мы с Денисом быстро переглянулись.
– В замок.
– В замок? – Тут мужик раззявил беззубый рот и неожиданно мелко затрясся, изображая всем своим исхудавшим от многодневных запоев телом смех. – К Лопатову-Пяткину? Да кто ж вас туда пустить-то?
Я заинтересованно посмотрела в сторону пьянчужки:
– А отчего нас не пустить-то?
Мужик вдруг посерьезнел, прислонил к губам трясущийся палец и воровато покрутил головой, пытаясь разгадать, подслушивает ли нас кто-нибудь. Не заметив соглядатаев, успокоился и прошептал мне в лицо:
– Бедовое енто место, там хр… кр… мр… – он запнулся, – харррма плохая. Тише! – цыкнул он сам себе, когда на стол поставили бутыль с пивом. – Этот… в этом… – мужик сглотнул, не отрывая жаждущего взгляда от бутыли.
– И? – Я попыталась подтолкнуть его к откровениям.
Давидыв так и вовсе перестал жевать и уставился на говорившего. Мужик молчал и, казалось, жадным взглядом отпивал большими глотками пиво прямо из горла. Я поняла, что без отвратительного пойла разговора не получится, и кивнула Давидыву. Денис откупорил бутыль и налил пьянчуге полный стакан. Тот с жадностью опрокинул в себя половину и, обтерев губы, продолжил:
– В этом замке что-то ужасное происходит! Василий оттуда не выходит, по ночам из этого демонского логова такой вой доносится, что мы всей деревней молимся от страха, – он перекрестился и снова сделал глоток, – шоб ихнее чудище замковое не сожрало нас. Люди, кто живет поближе к ентому ихнему кастлю (кастл – замок на ангельский манер, вспомнила я уроки в институте благородных девиц), рассказывают, мол, сумасшедший граф каждый день прогуливается у реки, на воду смотрит такими жалобными глазами, что за душу берет. А по мне, так он свою покойную жену в Быстрянке утопил, а теперь оплакивает! У-у-убивец!
– Эй, Степан, – окликнул разговорившегося мужичишку приятель, такой же нечесаный и немытый, с зеленоватым облачком-хвостом, – ты что заезжим гастролерам сказки рассказываешь?
– Да нет, про графушку нашего гутарю, – пробурлил Степан после смачной отрыжки.
– Ваську-то? – крикнул тот, подходя и нацеливаясь на нашу ополовиненную бутыль с пивом.
Внезапно таверна загудела, всполошилась, со всех сторон посыпались горестные сетования в адрес графа Лопатова-Пяткина. Мол, он, стервец, оброком таким обкладывает, что голодать приходится, а барщину и вовсе сделал неподъемной, осталось только на веревку, – и то без мыла. Мы поняли, что толковой беседы не случится и, махнув рукой на пьяные небылицы старожилов, быстренько ретировались к выходу. К нашей удаче здесь же, в конюшне таверны, мы смогли оставить лошадей. За пару золотых конюх с лицом, изъеденным оспой, пообещал исправно их кормить и даже изредка чистить.
К замку вела извилистая дорога, обрывавшаяся у разрушенного каменного моста через реку. Мы удивленно осмотрели остатки потемневшего, покрытого снегом остова и камни, аккуратно сложенные в пирамиду рядом с берегом. Возникало ощущение, будто кто-то специально разобрал мост, чтобы другой не смог перейти на противоположный берег Быстрянки. Хм, или на наш?!
Вблизи каменные стены замка выглядели плачевно. Издалека производившие впечатление мрачной красоты, они медленно ветшали, выедались холодными ветрами и осыпались песком. Высокий тонкий шпиль врезался облезлым флагом в хмурое небо. Замковые ворота с проржавелыми заклепками были приоткрыты, и створки жалобно скрипели от задувающего ветра.
Мы стояли на берегу Быстрянки, прикидывая, как можно перебраться через едва прихваченную льдом речушку. Надеясь увидать переправу, мы подошли к крутому обрыву, закрытому густыми прутьями кустарника. Между ивняком виднелась прогалина, и мы осторожно, хватаясь за голые кусты, по скользкой дорожке спустились к воде. Снег тихо хрустел под ногами, мороз к вечеру крепчал, а ветер усиливался с каждой минутой, обещая совсем скоро превратиться в настоящую зимнюю метель.
