Виталий Башун - Сэр Троглодит
Нет. Не так. Я скучаю по Мирасель, когда долго ее не вижу. Она – главная героиня моих снов и мыслей. И жар страсти мне не чужд, но, как бы это сказать, разжигает его в основном она. Я – ведомый в нашей паре, за исключением постели, но и там я все равно ведомый, поскольку не могу получить удовольствие, если моя партнерша не отвечает взаимностью. Несколько раз у сеньориты случались трудные дни, когда она прямо засыпала на ходу, устало отворачивалась к стенке, но всегда предлагала мне «сбросить напряжение, пока она немножечко поспит». Я не преминул воспользоваться женской добротой, однако это было очень похоже на поход в туалет: кончил дело – дыши свободно.
Душа ныла, как больной зуб, на сердце было тяжело и тоскливо, но за все это время я так и не смог ничего придумать. Ходил на берег океана, где под его мерные, успокаивающие вздохи и ритмичные прыжки солнечных или лунных зайчиков часами медитировал. Заливал тоску в кабаках хорошим пивом, предпочитая это делать в компании Кребино, подгадывая время его полуденного отдыха. Я не убегал от проблемы – сам себе я мог признаться, что все уже давно решено.
За время нашего знакомства Кребино и его артель совместными усилиями помогли мне избавиться от аталийского акцента, обучив непередаваемому местному говору: «Таки не скажю за всю Лису (Лиссаго), но не стоит размазывать манную кашю по чистому столу». Говор был причудливой смесью многих языков, к тому же речь местных была наполнена настоящим, искренним и разудалым юмором. Привыкнув видеть меня в компании портовой аристократии (кто бы мог подумать, что простой грузчик может быть аристократом хотя бы в этом небольшом мирке), местные воры и налетчики весело кланялись мне и не пытались обидеть. Правда, один раз небольшая банда, всего-то человек пять, попыталась это сделать, когда я поздно ночью возвращался домой. Они заступили мне дорогу в узком переулке, и я даже успел обрадоваться предстоящему развлечению, как главарь, приглядевшись ко мне, вдруг спросил:
– Ты таки Дит? Кореш нашего Кребино?
– Он самый. Это что-то меняет?
– Таки да... Мы не трогаем корешей хороших людей. Их и так мало осталось, а кореш тоже может быть хорошим человеком. Ты со мной согласен?
Какое ему дело, согласен я или нет? Но тем не менее эта философия была мне отчасти близка.
– Согласен. Что ли, я не понимаю?
– О! Семиотис, глянь, наш человек. Прости, братан, мы отваливаем.
Ну вот. Разминка не состоялась. А так хотелось кого-нибудь прибить, может, удалось бы хоть чуть-чуть приглушить тоску.
Как говорил классик философского реализма: «Слова, слова, слова».
Другой изрекал: «Дела, дела, дела!»
А мне впору взвыть на луну: «Мысли, мысли, мысли!»
Утром меня предупредили, чтобы к полудню я был на месте. Ожидалась делегация от герцога Васкоза. На месте так на месте. Настроение чем дальше, тем больше становилось мрачно-меланхоличным. Я пока не набрасывался на трактирных слуг с намерением покусать за косой взгляд или медленно выполненное распоряжение, но был на грани. Они это чувствовали и старались не попадаться на глаза.
К полудню объявили о прибытии послов. Мы с Мирасель и братом Зорвесом – в этот раз он обязательно хотел присутствовать – прошли в приемную комнату. Сеньорита села в кресло возле окна, служитель Создателя встал слева от нее, а я занял позицию справа и ближе к двери. Старик, представитель герцога, вошел один, покосился на меня, помедлил и решительно направился к Мирасель, остановившись в двух шагах от кресла.
– Сеньорита,– вежливо поклонился он,– как видишь, я один и не вооружен. Твой охранник может убедиться в этом. Далее я желал бы, чтобы нас оставили одних. Клянусь, против тебя я ничего не злоумышляю. У меня есть послание от моего сеньора, которое предназначено только для твоих ушей.
– Брат Зорвес – мой ближайший советник. Телохранитель не понимает конкистос и не отличается умом. Ты можешь смело говорить здесь, не беспокоясь о соблюдении тайны.
– Если ты столь уверена, то... речь пойдет отчасти о твоем телохранителе.
– Чем не устроил твоего сеньора мой телохранитель? – съязвила Мирасель.
– Первым делом ты должна его убрать,– совершенно серьезно произнес посол.
– Убрать?! С чего бы это? Или он мешает убийцам герцога добраться до меня? В любом случае я сама решаю, что мне делать первым делом, что вторым, а чего не делать вовсе.
Пару секунд они поборолись взглядами. Посол все-таки сдался.
– Мой сеньор не имел в виду убийц,– напряженно начал вельможа.– Мой сеньор имеет к тебе предложение, которое предполагает удаление твоего телохранителя.
– Может, есть смысл начать именно с предложения твоего сеньора, а не с моего, признаю, очень хорошего охранника? А? Я жду,– угрожающе сказала Мирасель, не отводя взгляда от старика.
– Хорошо. Слушай же предложение герцога.– Гордо вскинув голову, всем своим видом показывая, что он против такого расклада, старик наконец изложил суть послания: – Мой герцог предлагает руку и сердце своего среднего сына, каковой будет принимать участие в управлении Конкистой на правах принца-консорта. По условиям соглашения, если таковое будет принято, вся власть в государстве незамедлительно перейдет к первому же ребенку, родившемуся в результате этого брака, независимо от пола, по достижении им совершеннолетия. В этом случае герцог Васкоз отказывается от борьбы за трон, что позволит избежать кровопролития и существенного ослабления страны. В случае отказа он готов бороться до конца и поднять все силы, подвластные ему. И еще... моего сеньора тревожит твой телохранитель. Он осведомлен – не переживай, сеньорита, только он и я знаем истину – о несколько... о чересчур близких ваших отношениях. Так вот, герцог забудет о случившемся и не расскажет об этом сыну, если означенный телохранитель исчезнет. Навсегда. Согласитесь, это очень либеральные условия.
Глаза Мирасель гневно сверкнули, и яростный отказ (мне так показалось, во всяком случае) готов был сорваться с ее языка, как холодным душем пролились слова брата Зорвеса:
– Я просил бы сеньориту не принимать решение скоропалительно.
– Я уже все решила! – запальчиво вскрикнула Мирасель и свирепо, словно двумя острыми шпагами, вонзилась взглядом в глаза служителя.
– Я попрошу сеньора посла позволить переговорить нам наедине,– попросил брат Зорвес.
Посол молча поклонился, но не ушел. В этом государстве веками провозглашалась открытость королевской власти, и разговоры монарха наедине происходили, как правило, в ближайшем алькове или у окна, где окружающие могли его видеть, но не могли слышать, о чем идет разговор. Брат Зорвес отвел девушку к дальнему окну. Она встала лицом ко мне, служитель спиной, и они тихо заговорили на конкистос.
