Убийца избранных: Конрад (СИ) - Белоусов Николай

Конрад отвернулся и посмотрел на себя в зеркало. В нем не было привычной потерянности, как бывало после долгих переходов. Слишком много людей, слишком много общения с ними. Он буквально заражается их пороками. Желанием показаться лучше и умнее, чем он есть.

Конрад уронил голову на руки, почувствовал себя опустошенным и ничтожным.

— Как же я хочу отсюда уйти. — Пробормотал он, посмотрел на матрас в углу комнаты и улыбнулся. По крайней мере, у него есть где уснуть.

***

Проснулся от топота, криков, какого-то шуршания и стука. Где-то снаружи скрипнула древесина, как будто передвигали тяжелый стол, прозвучало несколько команд, и снова раздался скрип.

Конрад зевнул, утер лицо, стряхнул подсохшую кровь с затянувшейся раны, и еще минуту смотрел в потолок. Вчерашняя мысль снова ворвалась в сознание «Как же хочется уйти отсюда.» Но дело не сделано, а значит… Надо вставать и заниматься делами. Тем более, что кто-то уже хозяйничает в храме.

Он попытался выйти, но дверь во что-то уперлась. Конрад заметил рабочего.

— Подождите, мы сейчас.

Рабочий прошел вперед, держа край шкафа. Через щель в двери Конрад наблюдал, как мимо идут люди. Он снова попытался выйти, но раздался чей-то вскрик.

— Еще немного. Оно тяжелое.

Двое других рабочих тащили на носилках стопки книг.

Перед третьей попыткой Конрад спросил.

— Теперь-то я могу выйти?

Никто не ответил. Лишь перекрикивания рабочих смешивались в гул. И только он вышел, как увидел, что на него несут еще один шкаф. Он прижался к стене, пропустил их и вышел в главный зал, где стоял Ламуш в компании своих прелестниц.

Он раздавал указания, говорил помощницам что необходимо записывать, что вычеркнуть, что добавить. И делал это с таким усердием, как маленький ребенок, получивший новую игрушку.

— О, лекарь, и ты тут. Отлично. Я решил переоборудовать башню на нужды храма.

— Поставить решетки и охрану? — Конрад почувствовал, что во рту пересохло. Поискал глазами хоть что-то, что можно попить, как в следующий миг одна из помощниц протянула ему бурдюк.

— Вино. — коротко сказала она.

Конрад поблагодарил, протянул руку и замер, заметив шрамы на кисти девушки. В следующий миг рукав скрыл их, оставив для любования напудренные пальцы с коротко остриженными ногтями.

Он попил, почувствовал вкус слив и винограда. Легкий и едва сладковатый.

— Я сейчас разбавляю, чтобы быть в рабочем состоянии. — Не глядя на него сказал Ламуш. — отлично утоляет жажду… напиться. Нет, нет. Портреты ученых на другую стену. Когда солнце будет восходить — лучи должны падать на их лица.

Конрад всмотрелся в портреты. Люди на них казались слишком молодыми, слишком красивыми, чтобы быть хотя бы одним из тех мудрецов, кого он знал.

— Мальяф, Нихайла, Зальдур и Гускалия. Слева направо.

Лицо Конрада вытянулось. Темноволосый красавец с орлиным носом и карими глазами не особо был похож на архитектора, который ссутулился от работы за чертежами, чьи глаза поблекли, да и всегда один находился выше другого. А орлиный нос у него мог бы быть, только если кто-то его очень старательно бы сломал. Несколько раз.

— Сомневаюсь, что эти портреты отражают реальность.

Ламуш отмахнулся, глядя, как заносят статую старика с лампой в руке.

— Какая разница? Все они мертвы, а люди хотят быть похожими на красавцев. Правду говорю, сладкие?

Девушки улыбнулись и кивнули.

— Хотя согласен. В них нет чего-то глубокого. Запишите, что надо добавить морщин, немного возраста, чтобы сложилось впечатление напряженного умственного труда. Пусть считают, что все приходит через долгие размышления. Срок у них два дня. Не больше.

Конрад наблюдал за этим мужчиной, который ворчал, отдавал приказания рабочим. В общем, делал всё то же самое, что и архитектор, но чувствовалось это гораздо иначе. Сейчас это была душевность, волнение за будущий результат. Волнение предвкушения, желание сделать настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Чтобы тот, кто увидел труды твоих рук, обомлел.

— Вы изменились. — заметил Конрад, улыбаясь.

Ламуш поднял палец, отдал несколько приказаний и обратился к нему.

— Когда не думаешь, как бы не свалиться, освобождается много сил для размышлений, идей. — Он улыбнулся, покосился на дам, и снова посуровел. — и других приятных вещей.

— И вы даже начали бегать?

— Бегать. — Ламуш повернулся к Конраду и смерил его с ног до головы. — Не зазнавайся. Я лишь вернулся к копью и мечу. Еще немного стрельбы из лука. — Он усмехнулся. — Тело отлично помнит каково это — поражать мишень в самый центр. Но да, изменения есть. И всё благодаря моему господину, благодаря его дурацкой идее обучать простолюдинов. В этом даже проклевывается какой-то смысл. Возможно, я тоже найду для себя во всем этом выгоду.

«Ты уже её нашел.» — мысленно ответил Конрад.

— Я думала, что здесь вырос огромный муравейник. Но потом вспомнила, что здесь должен стоять храм.

Конрад и Ламуш повернулись к выходу. Там стояла Хала вместе с Йорамом и несколькими слугами.

Девушки убрали журналы и перехватили перья так, чтобы они ложились вдоль указательного пальца, и встали за своим господином.

Конрад поклонился.

— Господин Ламуш облагораживает труды архитектора, госпожа. Я уверен, через два дня никто не узнает это здание.

— Уже. — ответила она и взмахнула рукой.

Конрад подметил, что в этом жесте уже не было той легкости и спонтанности, какая была раньше. Да и слой пудры скрывал многие детали её мимики, в том числе и мешки под глазами. И тут Конрад остолбенел, даже отошел. Хала не скрывала лица. Она как будто нанесла пудру на все, кроме шрама. Некоторые рабочие облизывались, глядя на её фигуру, но как только видели лицо, спешили вернуться к делу, как и те, кто ловил взгляд Йорама.

— Приятно видеть ваг лик. — Со всем уважением сказал Ламуш и склонил голову. — Мне иногда казалось, что вы — это лишь ехидство с человеческими глазами.

— Увы, увы. Но мне приходится пользоваться этой уродливой челюстью. Какая есть, — Она улыбнулась и посмотрела на Конрада. — Некоторым даже этого не светит.

Ламуш улыбнулся и сложил пальцы на животе.

— Могу им посочувствовать — они многое теряют. Еда может приносить такое же удовольствие, как и другие плотские наслаждения. Но без челюсти ей сложно радоваться.

— В таком случае буду пользоваться моментом и улыбаться, пока такая возможность есть. — ответила Хала, скалясь.

В этот миг ему удалось рассмотреть пожелтевшие от табака зубы.

— Вы, я смотрю, тоже отказываетесь от некоторых своих привычек. Наконец-то решили воспользоваться всей обувью, что скопилась за десять лет? — продолжала Хала.

— Увы, как оказалось, мои прекрасные спутницы не всегда могут меня сопровождать. Точнее, я понял, что иногда приятно побыть самостоятельным.

Хала посмотрела на стены, на мебель, которую расставляли рабочие.

— Некоторые мужчины слишком самостоятельны.

Ламуш пожал плечами.

— Просто им следует иной раз попросить помощи. Мне редко отказывают. Наверное, поэтому я как-то и разучился некоторым простым вещам.

Хала приподняла бровь. Посыпалась пудра, но она даже не заметила этого.

— Этике?

— Беспокойству из-за слов подлецов и лжецов. Еще стал менее злопамятным, оттого нахожу в некоторых людях интересные черты. Более того, я готов называть их друзьями.

— Неужели это о Конраде?

Ламуш с недоумением посмотрел на него.

— Нет. Конечно, нет. Из-за него затянулась постройка храма, а потом он занял место того, кого мне хотелось наказать за пьянство. Этот человек редчайший подлец и дружбы с таким иметь точно не хочу. Но как исполнитель он мне нравится.

Хала улыбнулась так широко, что у неё треснула губа. Капелька крови нырнула в ямки шрама. Женщина подставила руку, и слуга положил в неё платок.

— Очень на это надеюсь. Знаете ли, нас с Конрадом тоже объединяет одна очень интересная задумка. Уверена, вы будете в восторге от неё.