Алекто. Сокровище морганов (СИ) - Львофф Юлия
На глазах мадам Оригоны появились слёзы; она аккуратно промокнула их кружевным платочком, вытащенным из-за широкого манжета, и тихонько высморкалась.
Алекто молчала и, отведя взор от собеседницы, смотрела теперь на незамысловатую лепнину на потолке, покрытую копотью от очага.
Она думала о людях, которые заменили ей родителей и воспитали её как своего родного ребёнка. Бертрада де Монфор вышла замуж за брата своего жениха и его сестры Аталии, удочерив её дочь; Харибальд де Лармор стал отцом девочки, которая приходилась ему племянницей. В глазах жителей острова они выглядели как обычная семья, и наверняка никто на Раденне не знал правды. Но, может быть, Готье-Дагоберт догадывался о чём-то? И это укрепляло его уверенность в том, что он является единственным наследником Бруиден да Ре на законных основаниях?.. Тогда, в пещере, он называл её кузиной, и в этом не было ошибки: их кровная связь прослеживалась по линии Аталии, родной сестры Вальдульфа де Лармор. Так или иначе, Алекто принадлежала к клану графов де Лармор, их раденнской ветви... Но кто же был её родным отцом?..
- Мадемуазель, – снова раздался голос мадам Оригоны, и Алекто отвлеклась от своих раздумий, – я слышала, что убийца Арогасты был взят под стражу, но потом сумел сбежать. Я не знаю, что дурного сделала ему моя бедная сестра, поэтому опасаюсь и за свою жизнь... В письме, которое вы так и не прочли, я написала, что не могу навестить вас в Доме папоротников, так как мне кажется, будто кто-то невидимый следит за мной с тех пор, как я сошла на берег. Здесь, на людях, мне гораздо спокойнее... Я уплываю сегодня же. Видите тот корабль? Через четверть часа он снимется с якоря и унесёт меня обратно в Нейстрию, подальше от этого ужасного острова...
- Вы уедете, так и не повидавшись с вашей сестрой? С мадам Бертрадой? – наконец, обретя дар речи, спросила Алекто.
- Для чего? – Оригона вскинула на неё покрасневшие, но уже сухие глаза, во взгляде которых промелькнула враждебность. – Она мне больше не сестра! Это из-за неё погибла Арогаста; из-за её тщеславия и жадности мы с Арогастой едва не пошли по миру с нищенскими котомками за спиной! Никогда не прощу её за это! Никогда!
Мадам Оригона упрямо сжала губы и, торопливо затолкав платок за манжету, встала из-за стола.
Алекто не знала, что следует сказать, но чувствовала, что любые слова были бы сейчас бесполезны и бессмысленны. Бертрада старалась всеми средствами сохранить Дом папоротников в целости, желая обеспечить будущее единственной дочери; а её сёстры видели в имении лишь свою кормушку, которая в течение многих лет давала им возможность вести беззаботную жизнь. И каждая из них считала, что правда на её стороне...
- Мадемуазель, – мадам Оригона обращалась к Алекто, глядя на неё сверху вниз, – я хочу лишь узнать, достойно ли похоронили мою сестру Арогасту?
- Не волнуйтесь, она покоится с миром, – ответила Алекто и тоже вышла из-за стола.
Мадам Оригона торопливо перекрестилась и, глубоко вздохнув, направилась к двери. Алекто бросилась вслед за нею.
- Постойте! Я всё же хотела бы знать, как вы будете жить... на какие средства вы будете существовать после того, как Дом папоротников перейдёт во владение моего мужа?
- О, как это благородно с вашей стороны, мадемуазель! – воскликнула мадам Оригона, замедлив шаг и в изумлении обернувшись на девушку. – Право, какое трогательное участие! Жаль, что вы не проявили его раньше и не сумели повлиять на Бертраду... Но не тревожьтесь о моей судьбе. Мессир Беренгар, маркиз Нормандский, предложил мне свою руку и сердце: вскоре по возвращении в Лютецию я выйду за него замуж.
- Я искренне рада за вас, – улыбнулась Алекто. И прибавила: – Но, перед тем как попрощаться, позвольте задать вам ещё один вопрос. Кто мой родной отец?
Мадам Оригона окинула девушку быстрым взглядом с головы до ног и, скривив губы в пренебрежительной усмешке, ответила:
- Пусть вам расскажет об этом мадам Бертрада – ваша, так называемая, мать. Однако, если вам интересно моё мнение, советую вам не искать в своём происхождении благородной крови. Насколько мне известно, сестра Харибальда не была замужем, а после вашего рождения наложила на себя руки, чтобы не тяготиться грехом прелюбодеяния и избавить своё семейство от несмываемого позора. Полагаю, ваш отец, мадемуазель, был простолюдином...
Алекто моргнула. Её губы приоткрылись, чтобы возразить, но слова так и застряли на языке.
Не говоря больше ничего, не сказав даже «прощайте!», мадам Оригона де Монфор повернулась спиной к Алекто и вскоре скрылась за дверью.
Спустя какое-то время Алекто вернулась в Дом папоротников, но она не пошла к графине (хотя желание поговорить с мадам Бертрадой было очень велико!), а заперлась в своей комнате.
Картина с изображёнными на ней молодыми мужчиной и женщиной по-прежнему стояла в углу, накрытая холстом. Алекто сняла кусок ткани и, присев перед картиной, вгляделась в счастливые лица влюблённых. Если Аталия была её матерью, то мог ли быть её отцом изображённый на картине мужчина дивной неземной красоты? Чья-то рука аккуратно, зелёными чернилами вывела в правом нижнем углу картины два имени: Алафред и Аталия. Кем был возлюбленный Аталии? Откуда явился и куда затем исчез? Может быть, пара рассталась до того, как родилась Алекто? Или Алафред умер, как и его любимая женщина?..
В раздумии Алекто ласково провела ладонью по лицам влюблённых. Ей очень хотелось узнать, кто нарисовал этот замечательный портрет и существовали ли другие изображения Аталии и её возлюбленного. Как жаль, что художник не подписывался под своими работами!.. Немного погодя, подгоняемая каким-то необъяснимым чувством, Алекто, со свечой в руке, спустилась в подвал. Внутренний голос говорил ей, что где-то здесь, среди картин, сокрыта некая тайна, разгадав которую, она сможет узнать правду о своих родителях.
Картины без рам, точно такие же, как та, на которой была изображена счастливая влюблённая пара, всё так же стояли на полу. Как в тот день, когда их обнаружили Алекто и Обер. Наклонившись над ними, Алекто принялась осторожно перебирать их, сдувая пыль и пальцами снимая с них паутину. Здесь были морские и луговые пейзажи, натюрморты, наброски животных и людей. А потом Алекто увидела... подводный город.
Это был настоящий шедевр, возвышенная тонкость и мрачноватая таинственность. Изображённый на картине город поражал воображение своей величественной красотой и вызывал щемящее чувство тоски и обречённости. Он был не только затоплен, но и разрушен. На песчаном дне покоились колонны старинных зданий и некогда украшавшие их барельефы, искусно сделанные лестницы с широкими ступенями, части разрушенных стен, мозаичных полов и мраморных каминов. Из буйства гигантских водорослей и кораллов то там, то сям выглядывали рука, нога или голова – фрагменты прекрасных белокаменных скульптур. А сквозь аквамариновую толщу можно было увидеть яркую россыпь звёзд...
Волшебное, скрытое от остального мира места.
Восхищённо рассматривая изображение подводного города, Алекто вспомнила, что узнала о его существовании от Обера. Менестрель рассказывал о нём со слов своей сестры, а та, в свою очередь, поделилась с ним тайным открытием своего жениха.
«По его словам, существует затопленная часть острова, некий подводный город, который можно увидеть только в первый день новолуния накануне Самайна. Агнес сказала, что её жених мечтает увидеть этот город своим глазами и запечатлеть его на полотне. «Это должно быть восхитительно! – с восторгом говорила она. – Я никогда не прощу себя, если не буду стоять на берегу рядом с любимым, когда он возьмёт в руки кисть, чтобы воплотить красоту древнего города в своей картине!»
Тогда, когда Обер говорил об этом Алекто, она ещё не знала, что возлюбленным Агнес был Готье-Дагоберт. Поразительно, подумала девушка, как в одном человеке удивительные таланты спасителя и созидателя – лекаря и живописца – уживаются с хладнокровием убийцы!
Что если все эти картины принадлежат кисти Дагоберта? – сказала себе Алекто. – И он уже видел город своей мечты – но только не в том виде, в котором он показывается в первый день новолуния накануне Самайна, а под водой? Увидел – и нарисовал его по памяти... Как мог нарисовать по памяти портрет влюблённой пары... Но почему картины оказались здесь, в подвале Дома папоротников? Кто, по какой причине и от кого их спрятал?
