Сергей Шведов - Варяжский сокол
– Русалания – крепкий орешек, – сказал Ицхак, догадавшийся о мыслях сестричада. – Тем более что даджан заручился поддержкой князя Гостомысла и что еще важнее – кагана Славомира.
– Мне нужны не твои предостережения, Ицхак, а деньги. – Пухлые губы Обадии обиженно дрогнули. – Какой ответ ты привез от западных рахдонитов?
– Деньги будут, – спокойно отозвался Жучин. – Осталось получить разрешение твоего отца на набор гвардии.
– А зачем? – криво усмехнулся Обадия. – Я ведь бек, а потому вправе набрать столько мечников, сколько пожелаю. Зачем тревожить кагана по столь пустяковому поводу, у него и без того забот хватает. Я размещу своих гвардейцев в Сарае, там они не будут мозолить глаза ни кагану, ни его беспокойным ближникам.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ицхак. – Будущему каган-беку выгодно иметь под рукой людей, преданных лично ему.
– Каган-беком надо еще стать.
– Ты им станешь, Обадия, это я обещаю тебе твердо.
– Ловлю тебя на слове, дядя Ицхак.
Глава 2
Каган Турган
Слухи о Варяжском Соколе дошли до ушей кагана, когда он возвращался с малой дружиной из дальней усадьбы в стольный град. Турган любил это время, когда отдохнувшая за зиму земля украшала себя ярко-зеленым ковром, а на деревьях, вчера еще голых, из набухших почек проклевывались клейкие листочки. В этот раз он дождался не только листочков, но и буйства цветов, враз покрывших многочисленные плодовые сады вокруг Итиля бело-розовой пеной. И сейчас, медленно двигаясь по дороге, Турган не столько слушал сплетни ближников, сколько любовался окружающим пейзажем и вдыхал чудный аромат природы, очнувшейся от зимней спячки. Тем не менее слова гана Мамая не только достигли его ушей, но и задели за живое сердце.
– Какой еще сокол? – резко обернулся он к смутившемуся гану. Мамай был славянином, но новую веру принял одним из первых и прилежанием своим заслужил похвалы уважаемых рабби, ибо в отличие от многих соблюдал все предписываемые новой религией ритуалы и обряды. Кроме того, его ни разу не замечали в жертвовании старым богам, чем грешили многие хазарские ганы. Турган смотрел на подобные оплошки своих ближников сквозь пальцы, но у рахдонитов такое поведение ганов вызывало законное раздражение.
– Мне рассказал о нем ган Карочей, – развел руками Мамай, и круглое, заросшее светлой бородкой лицо его покрылось красными пятнами. Ган был давним соратником Тургана и в битве не подвел бы, зато в дворцовых интригах он терпел неизменное поражение, порою становясь игрушкой в руках недоброжелателей кагана.
– Этот расскажет! – криво усмехнулся ган Бегич, поигрывая нагайкой. Бегич, ас по происхождению, расторопного скифа терпеть не мог. Впрочем, ненависть была взаимной.
– А почему Ицхак-бек не доложил мне об успехах своего посольства? – нахмурил брови каган.
– Так ведь он вернулся совсем недавно, – осторожно заметил рабби Исайя, кося на рассерженного кагана слезящимися от пыли глазами. Рабби Исайя был никудышным наездником, а его немалые годы не позволяли надеяться, что со временем он исправит ситуацию. В кагановой свите над его посадкой откровенно потешались. Зато по части знания Торы старому Исайе не нашлось бы равных. К сожалению, подобного рода знания невысоко ценились среди языкастых, но невежественных Тургановых ближников.
– Две седмицы уже прошло, – не согласился с рабби ган Бегич, – а Ицхак-беку все недосуг побаловать нас новостями.
– Чтобы сегодня же вечером Жучин был во дворце, – процедил сквозь зубы каган и в раздражении хлестнул коня плетью.
Доброхоты известили Ицхака о кагановом гневе уже к полудню. Жучин, однако, встретил это известие спокойно и принялся не спеша готовиться к встрече с грозным повелителем Хазарии. Ган Бегич, принесший иудею столь нерадостную весть, испытал разочарование. Конечно, Жучин был рахдонитом и мог себе позволить некоторые вольности в общении с каганом Турганом, который, в отличие от своего отца, порою многое позволял как ближним, так и дальним. И очень может быть, что в один далеко не прекрасный момент это великодушие еще может выйти кагану боком. Сам Бегич не доверял ни Ицхаку Жучину, ни Обадии, ни рахдонитам, окружившим плотным кольцом сына кагана.
– Я слышал, ган Бегич, что ближники кагана именно тебя прочат в каган-беки?
– Мало ли что говорят, – пожал плечами ас, недружелюбно глядя на гана Карочея, скромно сидящего в углу, – решать будет Турган.
– Вне всякого сомнения, – кивнул головой Жучин. – А что говорят о событиях в Русалании среди ближников кагана?
Вопрос свой Ицхак задал гану Бегичу, но ас почему-то не торопился на него отвечать. Он с интересом вертел в руках золотую чашу, на которой витязь, облаченный в доспехи, убивал дракона.
– Ничего не говорят, – наконец отозвался Бегич, – по той простой причине, что там ничего не происходит. А что здесь нарисовано?
– Битва на Калиновом мосту, – охотно пояснил асскому гану Карочей. – Я купил эту чашу у ведуна Баяна, а Ицхак-бек решил подарить ее кагану. На ней рус-ротарий убивает Змея.
Бегич отставил чашу в сторону и с видимым интересом принялся рассматривать стены Жучинова дворца, расписанные на славянский манер. Впрочем, обилие диковинных птиц, зверей и цветов вскоре прискучило асу, и он перевел глаза на гана Карочея.
– Я слышал, что ты купил дом купца Джелала, ган?
Карочей отчего-то поперхнулся отличным вином, которым потчевал своих гостей Ицхак Жучин, и закашлялся.
– Перс решил перебраться в Куябу, – сказал, отдышавшись, скиф. – Так что дворец мне достался почти даром.
– Странно, – задумчиво проговорил ган Бегич, – что подобное желание появилась и у других купцов-персов, словно кто-то их очень сильно напугал.
– Дела торговые, – пожал плечами ган Карочей. – Если русаланы перекроют нам доступ к водным путям Руси, то из Итиля скоро побегут не только персы, но и рахдониты. Вот о чем следовало бы подумать кагану и его ближникам.
Ган Бегич кивнул то ли в ответ на слова Карочея, то ли в лад с собственными мыслями. Ицхак косо посмотрел в сторону аса. Бегич мог считаться самым умным из кагановых ближников. Кое-что он знал точно, кое о чем догадывался, но в любом случае оставлять этого человека в живых да еще поблизости от кагановых ушей было чистым безумием.
Турган встретил Ицхака неприветливо. Изрезанное морщинами лицо его оставалось неподвижным, как у языческого идола, и только узкие серые глаза напряженно следили за Жучином, словно ждали от него подвоха. Сесть Ицхаку не предложили. Впрочем, в зале стояло только одно кресло, уже занятое самим каганом. Так что всем ближникам Тургана, собравшимся в этом богато украшенном золотом и драгоценными камнями помещении, пришлось стыть в почтительной позе, время от времени украдкой поглаживая затекающие спины. В этом, пожалуй, заключалось главное отличие между двумя каганами, ушедшим и ныне властвующим. Турган любит чисто внешнее выражение почтения, тогда как его отцу на это было наплевать. Для Битюса значение имела суть, а не видимость, именно поэтому он привлекал в ближники людей ершистых, но годных для дела. А у Тургана в любимчиках ходят все больше покладистые.
