Анетт Блэр - По воле ведьмы
Руки и ноги покалывало, а царившая вокруг жара, казалось, намеревалась задушить Сторм. То, что сейчас, возможно, она встретила свою мать — женщину, которая, не задумываясь, отказалась от нее, наводило панику.
Если же учесть все факты, Сторм была в этом почти уверена. Полной гарантии не давало понимание, что всю жизнь она так сильно лелеяла мечту когда-нибудь найти мать, что эта необходимость могла теперь сыграть злую шутку с ее экстрасенсорными талантами. Да и кто бы хотел иметь такую мамашу?
Вот вам и крушение всех надежд.
Усадив ее на диванчик в холле отеля так, словно она из хрупкого стекла, Эйден пошел к стойке регистрации, а когда вернулся, Сторм попыталась выдавить улыбку:
— Приятно знать, что я не оказалась последней каплей.
Он показал ей ключ-карту размером с кредитку.
— Приятно видеть, что ты взяла себя в руки.
— Я не пытаюсь играть в отрицание, если ты об этом. И так ясно, что имеются очень весомые аргументы в пользу того, что эта… неудачница — моя мать. Хотя мне все еще не верится, что у Марвеланны достаточно великодушия и человечности, чтобы позволить кому-то пользоваться ее маткой целых девять месяцев.
— Почему ты не спросила у нее, как звали отца тройняшек?
— Не хотела. Так у меня еще остается хоть какая-то надежда. Может, пойдем и поиграем в прятки с драконом?
— Неужели теперь ты убегаешь?
Они зашли в лифт и, когда двери закрылись, остались одни.
— Поделишься со мной своей раковиной?
— Ну вот…
— Поцелуй меня, дракоша.
Они целовались, и целовались, и целовались… Эйден уже вжал ее в стену, как вдруг чей-то кашель заставил их оторваться друг от друга. Двери лифта были открыты, а на пороге стояла пожилая, солидная, дорого одетая и явно нетерпеливая чета.
— Опачки, — сказала Сторм, — мы что, забыли нажать на кнопку?
— И правда, — отозвался Эйден. — Нам в пентхаус. И чтобы туда добраться, нужно воспользоваться ключом. — Что он и сделал незамедлительно.
— Так вы заходите? — спросила она, прикусив губу при виде пораженных лиц престарелой парочки.
Наградив их неободрительными взглядами, снобы вошли в лифт и нажали кнопку третьего этажа. Однако Эйден был первым, так что пришлось вчетвером проделать путь на двадцать этажей вверх в полной тишине.
Выйдя на этаже пентхауса, Сторм с Эйденом разразились смехом, как только двери лифта закрылись. Однако через несколько секунд силы бодриться и притворяться, что все в порядке, иссякли, и она обнаружила, что рыдает в его утешающих объятиях.
Эйден поднял ее на руки и пронес до двери в пентхаус, как невесту. Со второй попытки ему удалось открыть ключом дверь. Чудо, если учесть, что на пол он ее так и не поставил.
Попасть в пентхаус было все равно, что войти в замок сестры. Правда, мебель, декор и лампы были новее и традиционнее, но от этого не менее дорогие и элегантные.
Бедняге Эйдену пришлось тащить ее через прихожую, гостиную, столовую и маленькую спальню, прежде чем они добрались до хозяйских комнат.
Очарованная великолепной пышной цветовой палитрой с акцентом на красно-коричневом, Сторм едва успела заметить, как опустилась на самый обалденный матрас на свете, а потом уже не чувствовала ничего, кроме теплого тела Эйдена, который, казалось, окружал ее везде, защищая от всего мира.
В его объятиях она нашла настоящий приют, а слова лились бальзамом на душу, омывая ее нежной заботой.
— Сторм Картрайт, не смей позволять случившемуся сбить себя с ног. Ты выше этого. И у тебя есть тонна способов подняться еще выше. Ты прекрасная, великодушная, решительная, с ясной головой, несгибаемая, упрямая, совсем капельку сумасшедшая и очень, очень притягательная.
Слова вызвали у Сторм улыбку и вернули ей чувство собственного достоинства. А еще заставили немножечко в него влюбиться.
Сколько времени она тонула в слезах, неизвестно. В жизни Сторм слезы случались так редко, что сестры даже не верили, что она умеет плакать. Она только успела заметить, что солнце зашло, поскольку в комнате стало темно.
Губы Эйдена были везде, а она цеплялась за него руками, как за последнюю опору в вихре нарастающего внутри чувственного давления, заново создающего головокружительный мир интимного танца двух драконов. Тот мир, в котором нет места ни ужасной действительности, ни рухнувшим надеждам.
Каждый поцелуй длился целую вечность. Жадные, волшебные, трепетные, сладостные… Такие поцелуи созданы не для секса, а для исцеления души самой нежной заботой… Для нее, но, возможно, вовсе не для него. Однако ей и этого было достаточно. Она чувствовала все за двоих.
В исполнении Эйдена прелюдия превращалась в искусство. Восхитительные ласки создавали океаны соблазнительных обещаний удовлетворения и забвения. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде Сторм ясно видела решимость поднять ее к невозможным высотам, подчинить и приручить, и она с радостью готова была пойти за ним.
— Тебе очень подходит имя, — проговорил Эйден, не отрываясь от мучительно медленных ласк, — в самом лучшем смысле. Штормы заряжают энергией, побуждают к действиям, — объяснил он. — Оживляют бесплодные земли. Они тревожные, бурные, волнующие. Ты вихрь, захвативший меня. Самая прекрасная на свете буря. Единственная, с кем у меня была драконья любовь. Поверить не могу, что ты — та самая женщина, от которой я поклялся держаться подальше еще несколько дней назад.
«Он сказал «драконья любовь». Он сам-то понял, что сказал «любовь»? — думала Сторм. — Наверное, нет. Иначе его уже везли бы в кардиологическое отделение ближайшей больницы».
— Никогда бы не подумала, что ты признаешься в таком, — сказала она вслух. — Ну надо же, теперь, похоже, жалеешь об этом. — По лицу Эйдена было ясно, что он удивлен, и явно не тем, что она запустила руки ему под футболку. — Или ты думал, я не пойму твоих намерений? Не парься. Я тебе кое-что объясню. Все это — всего лишь секс, никаких обязательств. Я — бешеный шторм. Ты — бешеный дракон. Мы оба даем выход своим разрушительным, опустошающим порывам. Поодиночке. Независимость я люблю не меньше, чем ты.
Очевидное облегчение, накатившее на Эйдена, порадовало Сторм, ведь она смогла сделать ему приятное. Однако глубоко в душе ей было грустно, потому что очень хотелось, чтобы она сама нравилась ему не меньше, чем штормы, о которых он говорил. Хотелось что-то значить для него, чтобы он узнал, как это… волнительно — любить ее.
— А мне казалось, что это я должен тебя успокаивать, — проговорил он.
— О да, так и было, но теперь нам обоим хорошо, правда?
— Не то слово.
Сторм прикрыла глаза рукой.
