Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов
Ах, эррита Нийес… Как же она хороша!
Сказать по правде, упомянутая особа мало чем отличалась от своих сверстниц, в изобилии живущих неподалеку от дома Элларте, но влюбленному сердцу казалась, разумеется, самой прекрасной из всех. Юная, пышноволосая, не привыкшая еще чопорно опускать взгляд, как то полагается делать благовоспитанным девицам на выданье, она бередила сердце юноши. И не только сердце. Но если телесные нужды еще можно было удовлетворить, то душевные муки не желали поддаваться излечению. Помогали только стихи, и то… Не сегодня.
С другой стороны, Даннио все же подозревал, почему никак не может добиться успеха. Спасибо стараниям папеньки и маменьки, дай им Боженка долгих лет жизни! Да и как можно обвинять их в желании уберечь единственного наследника от малейших опасностей? К тому же за виноградниками должен быть присмотр, ведь они приносят доход, позволяющий величаво выпрямлять спину при встрече даже с гордячками Фьерде. А войны и прочие глупости – удел тех, у кого за душой нет ни монеты. Собственно, именно так и сказал отец, когда Даннио робко заявил о своем желании послужить Катрале в суровых рядах бальгерии.
Не то чтобы юноше так уж хотелось напяливать на себя мундир, в котором южное солнце кажется еще жарче, чем есть на самом деле. Но у черной ткани было одно совершенно восхитительное преимущество: она вызывала на девичьих щеках яркий румянец. И эррита Нийес наверняка другими глазами взглянула бы на своего поклонника, если бы тот прошелся по улице с рубиновой звездой на груди…
А смех за стенами дома Элларте становился все громче, и, судя по звонким переливам, смеялись уже не две девицы, а намного больше. Небось его обсуждают, иначе зачем болтают прямо под окнами?
Даннио встал, отодвигая стул так резко, что тот только чудом не опрокинулся.
Надо закрыть ставни. Пусть в комнате сразу станет нечем дышать, это лучше, чем прислушиваться к чужим шуткам, страшась услышать свое собственное имя. Но когда юноша подошел к окну, желание отгородиться от мира несколько поблекло.
Она была там. Она тоже была там! В кружевах шали, плотно укутывающей обтянутые тонкой тканью платья хрупкие плечи. Прекрасная и нежная, как вино, что давят из ягод, растущих в теплой тени самого крутого горного склона.
На какое-то время Даннио и вовсе потерял слух. Какая разница, что слетает с этих упругих розовых губ, если от одних только звуков голоса все тело начинает дрожать сладостной дрожью? Пусть она говорит. Говорит что угодно. Пусть даже объявит, что ненавидит его, только не умолкает!
Но едва юноша приготовился слушать, отдаваясь на волю звуков, все вдруг тревожно стихло. Даннио подался вперед, выглядывая из окна в поисках того, что могло вдруг прервать смешливый девичий разговор, и невольно расширил глаза.
По улице прямо по направлению к стайке девушек шел человек в черном. Обладатель красной пряжки, правда не закрепленной на груди, а болтающейся на конце цепи, почему-то оторванной от камзола. Да и шел он как-то странно, словно что-то заставляло его переставлять ноги вопреки желанию тела. На каждом шаге человека пошатывало, а с пальцев правой руки на брусчатку мостовой срывались темные капли.
– Он ранен! – взвизгнула одна из девиц, а эррита Нийес, его прекрасная и нежная возлюбленная, побледнев лицом, но упрямо закусив вспыхнувшую алым губу, бросилась к мужчине в черном.
Бросилась вовремя, потому что на следующем шаге он непременно бы упал, а так опустился на мостовую, поддерживаемый тонкими, но неожиданно сильными девичьими руками, и Даннио чуть не задохнулся от ярости. Она готова прийти на помощь первому встречному, а его, одного из богатейших людей Катралы, не удостаивает даже тенью благосклонного взгляда? Да как такое возможно?! Или всему виной этот проклятый черный мундир?
Тем временем и другие девицы осмелели настолько, что окружили лежащее тело и склонились над ним, то ли причитая, то ли обсуждая случившееся. А потом Нийес подняла голову и отчаянно закричала:
– Да помогите же кто-нибудь!
Даннио отступил в глубь комнаты.
Жаль, что не успел вовремя захлопнуть ставни, но всегда можно отговориться тем, что задремал или вовсе был в другом месте дома и не слышал призывов о помощи. Спасать жизнь человеку, в крови которого выпачканы пальцы прекрасной эрриты? Нет. Ни за что. Пусть умрет, и чем скорее, тем лучше.
– Что-то стряслось на улице, хозяин? – спросила просунувшая нос в приоткрытую дверь служанка.
– Ничего.
– А что же там за крики?
– Тебе показалось. Никаких криков нет.
Но словно в насмешку из-за окна снова раздался голос Нийес, благодарящий кого-то, кто все же откликнулся на зов.
– Да как же нету? – Служанка бесцеремонно прошмыгнула к окну мимо Даннио. – Ох, да там мужчине дурно стало! С чего бы вдруг?
– Иди к себе.
– И народу-то сколько набежало… И мокро на камнях, да только не вода это, а…
– Пошла вон!
Окрик подействовал: служанка вздрогнула и попятилась к двери.
– Да я вовсе и не хотела вас тревожить, хозяин… Да я…
– Вон, я сказал!
Девушка покорно склонила голову, отступая в коридор, но про себя улыбнулась. Когда господин пребывал в подобном настроении, следовало ожидать, что вскоре ему потребуются услуги особого рода. Услуги, за которые обычно перепадает пара лишних монет, а значит, нужно всего лишь подождать, не отходя далеко, а то можно упустить свою удачу, ведь мужчине все равно, кому из женской части прислуги заплатить за полученное удовольствие.
Но прошла минута, другая, а хозяин молчал. Не звенел колокольчиком, не кричал, вообще ни звука не доносилось из комнаты, даже на улице все вроде затихло. Служанка не выдержала, снова заглянула внутрь.
Хозяин сидел за столом, хмуро глядя куда-то прямо перед собой и не замечая шелеста юбок. Только когда служанка осмелилась тронуть плечо под шелком камзола, он словно очнулся ото сна, посмотрел на нее бешеными глазами и медленно проговорил:
– Я хочу побыть один. Неужели непонятно? Я хочу побыть один!
В следующее мгновение служанке показалось, что свет небесный мигнул, врываясь в комнату. Синий всполох метнулся прямо к хозяину, осветил все его черточки, превращая и без того не слишком привлекательное лицо в посмертную маску, а потом растаял, будто впитавшись в человеческую плоть быстро и без остатка, как вода впитывается в иссушенную солнцем землю.
Служанка протерла глаза и снова посмотрела на хозяина. Нет, почудилось. И взгляд остался прежним, бешеным, и даже кровь к обычно бледному лицу прилила, да с излишком.
– Я хочу побыть один, – медленно, почти нехотя прозвучали одно за другим уже сказанные ранее слова, и служанка почувствовала, как непонятный, из ниоткуда вдруг появившийся в комнате ураган поднимает ее в воздух и закручивает волчком.
