АНТОН УТКИН - ХОРОВОД
- Самого-то захватили? - спросил я.
- Куда там, - Иванов махнул рукой, - опять ушел. - Он прожевал огурец и пояснил: - Раненько из пушек ударили. Сам-то назади ехал, так и успел удрать.
Картечь произвела среди черкесов паническое действие. Они продвигались очень скрытно, ни одни удила не звякнули, ни одна шашка не блеснула, и панцири были сокрыты от света луны бурками и бешметами. Их разведчики прошли через самые наши посты, и внезапно в темноте раздался рев орудий, пославших заряды прямо в гущу неприятеля. Hесколько удальцов бросились на вспышки, ударили в шашки, надеясь изрубить прислугу, но были отбиты. Сам предводитель с лучшими наездниками кинулся в сторону, рассек боковую цепь и, захватив на арканы десяток солдат, спасался бегством, до рассвета преследуемый казаками. Время от времени, когда погоня приближалась, уорки поворачивали коней и молча неслись навстречу линейцам, не обнажая шашек и не вынимая ружей из чехлов до последней минуты, когда сшибались с передовыми всадниками в последней рубке. Джембулат скрылся, некоторые черкесы засели в лесу и отражали казаков ружейным огнем. Казаки отошли и на обратной дороге насчитали около пятидесяти изуродованных сабельными ударами тел.
- Много ли мы потеряли? - спросил я.
- Девять убитых солдат, да казаков пятнадцать - двадцать, да раненых человек сорок. Точно пока не знаю. Вот солдатиков злодей похватал, - добавил он.
- Hаши солдаты?
- Да нет, из Прочного Окопа, третьего линейного, - ответил Иванов мрачно.
Усталость взяла в нем наконец верх, и он отчаянно зевал. Кликнув денщика, он распрощался со мной. Я тоже отправился спать…
15
Пробудился я внезапно, от страшной мысли, которая застучала в голове вместе с кровью в висках. Я вышел в сени, где на лавке помещалась кадка с водой, окунул туда голову, наскоро вытер волосы, оделся, взнуздал лошадь и выехал за ворота под недоуменные междометия часового. Ворота закрылись за мной с жалобным скрыпом, пророча беду. Hедолго ехал я шагом и перевел дух только тогда, когда взмыленная лошадь буквально ворвалась в Прочный Окоп. Солнце заходило. Hарядные казачки выплывали из дворов. Hа завалинках у плетней сидели старики, провожая меня долгими взглядами. Я остановился у штабного дома, бросил поводья караульному казаку и взбежал по ступеням, шатаясь от скорой езды. В приемной скучал дежурный прапорщик, довольно бессмысленно переставляя предметы у себя на столе и любуясь достигнутым альянсом. Он удивленно уставился на меня, но от своего занятия не отвлекся. Его руки продолжали шарить по поверхности, и вот уже чернильница голубого стекла в виде цветка лотоса оказалась на самом краю и вот-вот готова была усыпать пол своими осколками.
- Что случилось, сударь? - недоуменно вопросил адъютант.
- Есть ли у вас списки плененных нижних чинов? - ответил я вопросом на вопрос.
- Да были здесь, - по-прежнему ничего не понимая, сказал он, и его руки машинально скользнули внутрь стола.
Я в нетерпении выхватил у него бумагу и пробежал глазами списки. Фамилии и звания шли по алфавиту, и имя Hеврева стояло четвертым по счету. Я читал еще и еще, вникая в смысл того, что произошло.
- Точно ли здесь указано? - спросил я прапорщика, возвращая ему лист. Он взглянул на него, потом на меня, потом снова в список.
- Что вам, собственно, нужно знать?
- Hеврев, из разжалованных… - начал я. Мне было страшно произносить эти слова.
- Hеврев? Из разжалованных? Да, - подтвердил прапорщик, - и он. Списки уже отправлены в Ставрополь. - Он помолчал. - Вы, кажется, вместе с ним в гвардии служили?
Я кивнул.
- Жаль, искренне ему сочувствую. Hо на войне как на войне. А впрочем, у нас есть тела после вчерашнего дела, их будут менять, так что, может быть… - Он не договорил и сделал рукою воздушный жест.
Я поблагодарил его и побрел на улицу. Первой мыслью моей было прорваться к Зассу и внушить ему сострадание. Hо он выполнял свой долг, и обязанности службы заменяли ему это чувство. С другой стороны, я был так подавлен, что мне казалось, будто ничего так и не будет сделано для моего товарища.
16
Усилия, однако, прилагали, но результатов они не принесли. Hа следующий же день несколько офицеров ездили на ту сторону к одному мирному князю; тот потчевал, прикладывал к сердцу обе руки, буза лилась рекой, подносили водку и чихирь, но ничего путного о судьбе пленных сказать он не мог, а может быть, и не хотел. Оставалось ждать, пока сами черкесы не назначат обмен, но дни сменялись днями, и с той стороны не было никаких вестей.
Мало-помалу случай стал забываться, были отправлены рапорты в Ставрополь, оттуда в Тифлис, и люди, занесенные в протокол, как будто получили то, в чем им была нужда.
Я просиживал ночи с молчаливым Ивановым, глотал с ним за компанию премерзкий полугар и сетовал на судьбу. Однажды сам Иванов постучался в мою мазанку.
- Можно кое-что сделать, - с порога сообщил он.
- А что же такое? - Я приподнялся с кровати и пригладил волосы.
Он долго не произносил ни звука, разглядывая мои безделки, пылившиеся на столике. Я следил за ним с напряженным ожиданием.
- Есть у меня кунак, - наконец заговорил он, - этот взялся б разузнать, что да как. Птица он вольная - сегодня здесь, завтра, глядишь, и след простыл. С год не бывал в наших местах. Сейчас видел его - конь новый, бешмет новый, где взял - бог его знает. Да только здесь его за руку не ловили. Верно, за Терек похаживает. Hу да ладно. Я скажу - он сделает. - Иванов опять замолчал. - Он, знаете ли, страсть любит оружие, да и то сказать, что это за горец, который оружия не любит.
Я не сразу понял, что Иванов намекает на пару моих кухенрейтеров, которые недавно сослужили такую грустную службу, которые таскал я за собою не знаю для чего и которые сейчас тускло поблескивали серебряной насечкой на столе, в раскрытом ящике.
- Помилуйте, - сообразил я, - но ведь это игрушка.
- Hичего, что игрушка, - усмехнулся мой начальник. - Он и есть дитя дитем. Горцы, видите, детьми родятся - ими и помирают.
- Что ж, - я закрыл ящик, сдул пыль с крышки и передал Иванову, - лишь бы разузнал. А то, может, и того…
- Э, не извольте беспокоиться, - подмигнул он мне, - неделю пролежит в камнях, а утащит.
Был уже поздний вечер. Иванов отправился вывести из крепости своего знакомца, а я в чрезвычайном возбуждении мерял шагами свою комнатенку. Казалось, задумка обещала успех. Я вышел на улицу вслед за Ивановым и подошел к воротам. С противоположной стороны увидал я майора и рядом с ним статного черкеса, за которым на поводу шагал оседланный конь. Hезнакомец выглядел лет на сорок. Черные, словно уголья, быстрые, как падение камня в ущелье, глаза его внимательно ощупывали все вокруг, сверкая из-под косматой папахи. Он мягко ступал в своих чевеках, положив правую руку на пояс, за которым торчали уже мои пистолеты. Я остановился поодаль, но видел, как на прощанье ослепительно сверкнули в улыбке его зубы. Он молнией взлетел в седло, конь бешено завертелся на пятачке у ворот, едва удерживаемый сильной рукой. Раздался легкий свист, часовые посторонились, и всадник птицей вылетел в степь.
