Наталья Бульба - Открыта вакансия телохранителя
Могу дать голову на отсечение — он улыбнулся. По крайней мере, то ощущение, что доносится до меня, мой мозг квалифицирует именно так.
— Ты любопытна. — Его голос низкий и мягкий. Столь же завораживающий, как и его движения. И столь же волнующий, заставляющий отзываться на себя душой, манящий и обманывающий.
— Я — женщина. — И я пожимаю плечами. Мол, сам должен понимать. — А любопытство — одно из тех качеств, которое нам присуще.
— Наши женщины им не обладают. — Простая констатация факта, без тени эмоций. А если они и есть, мне не за что зацепиться, чтобы их заметить.
— Значит, вам повезло.
— Почему? — И опять очень трудно сказать: есть ли в его голосе недоумение или я просто принимаю желаемое за действительность.
— Любопытная жена — самая большая проблемы для мужчины. Ничего не ускользнет от нее. Во все она засунет свой нос. За всем будет наблюдать, везде будет высматривать и выглядывать. Какая уж тут хотя бы иллюзия свободы. Так ты покажешься?
Но вместо ответа он освобождает край полотна, что прикрывает его лицо. А, заметив, как все чувства, которые я ему демонстрирую, буквально кричат лишь о всепоглощающем изумлении, полностью освобождает свою голову от ткани.
Боюсь что тот, кто первым назвал их красивыми, просто не мог подобрать слова, чтобы описать то, что он увидел.
Нет их и у меня.
И я готова просто повторить вслед за всеми: 'Он — красив'.
Несмотря на темную кожу, на фоне которой чуть более светлые губы с серебряной, такой же как и на кончиках ногтей, окантовкой, смотрятся экзотично и чуждо.
Несмотря на резкие, словно рубленые черты лица. Из-за которых само лицо кажется словно бы высеченным из темного камня: фиолетово-черного, клубящегося глубиной и резко меняющего оттенок на гранях.
Несмотря на…. Благодаря большим, чуть вытянутым к вискам глазам, украшенным густыми и длинными ресницами, кончики которых тоже более светлого оттенка и с искоркой.
И в таком же стиле волосы. Довольно коротко стриженные и даже отсюда воспринимаемые жесткими, слово проволока.
— Ты удовлетворена?
— Да. — И я загадочно улыбаюсь.
На его лице все также нет чувств. Но вопрос следует едва ли не сразу, как мои губы дрогнули, складываясь в то, что он увидел.
— Что тебя так развлекло?
Не знаю почему, но чем дольше мы разговариваем, тем меньше чувство опасности, что аурой витает вокруг моего собеседника.
— Я представила, какие интересные дети могли бы получиться от союза Даймона и человека.
— Они были бы чистокровными Даймонами.
— Жаль!
— Почему?
И опять лишь ощущение искренней заинтересованности. И непривычное, но притягивающее к себе взор, лицо.
— Мы очень разные. Внешностью, способностями. Могли бы получиться неожиданные сочетания.
— Как это вышло с тобой? Ведь твоя мать — человек, а отец — демон.
— Все-то ты знаешь. — Я позволяю себе усмехнуться, не столько пытаясь понять, как он воспримет такой тон, сколько по привычке. Да только он этого будто и не замечает. Или… это ничего не изменит ни для меня, ни, тем более, для него. — Но в моем случае, все не совсем так: этот эксперимент природы подкорректировали ловкие мамины руки. Правда, даже в таком варианте, кое-что получилось.
Он кивает головой. Словно соглашаясь. И неожиданно для меня заявляет:
— В тебе нет страха.
Эмпат?! Или просто очень наблюдателен? Но в любом случае он должен… Он должен разбираться в том, что он видит или ощущает.
— Я еще не успела испугаться. Вот пройдет немного времени, до меня дойдет, что скоро умру — я и закачу полноценную истерику, с покушением на все, до чего смогу дотянуться.
— Тогда мне придется приказать, чтобы все лишнее из комнаты убрали.
А вот это — открытие! У него, оказывается, и чувство юмора присутствует.
— Зря. У меня тогда не останется другого выхода, как петь неприличные песни и рассказывать не менее скабрезные анекдоты.
— Что значит — неприличные и скабрезные?
Очень интересный вопрос. А самое главное — в точку. И как прикажете ему объяснять.
Может, все, что лично я отношу к этой категории, у них таковым и не является.
— Ну… Это то, что воспитанный мужчина своей женщине рассказывает только на ушко.
Видеть, как на его лице появляется вполне человеческая улыбка… Странно и необычно. Но еще неожиданнее услышать то, что он произносит:
— Я на Лилее достаточно давно, чтобы знать значение этих слов. Но ты, все равно, меня развеселила.
— И за это ты освободишь меня от магических пут, признаешься мне в любви и предложишь сбежать туда, где нас никто не найдет?
И вновь улыбка, которая едва ли не сводит с ума списком неожиданно возникающих в голове мыслей.
— Я подумаю. — И он, накинув платок на голову, вновь берется за ручку двери.
— Эй…
— Что тебе еще? — Боюсь ошибиться, но в его голосе появился скрежет металла. Вот только…. меня это уже не останавливает.
— Я хотела узнать, как мне тебя называть?
— Для тебя это так важно? — Но не бровь, тонкая изогнутая стрела с серебром у виска, ползет вверх, а зрачок словно становится больше, выплескивая из себя то, что я бы назвала удивлением, изумлением…
— Конечно. — В моем голосе сплошная обида. — Иначе я ведь не смогу сказать, прощаясь с жизнью, мол, я умираю, но буду являться к тебе в ночных кошмарах. И назвать при этом тебя по имени.
— А… — А глаза продолжают сыпать искрами, как звонким смехом. — Тогда зови меня Закираль.
— Красивое имя. — Задумчиво замечаю я, пробуя его по звукам губами, языком, откликом в глубине сердца. — Оно что-нибудь значит?
— Наши имена всегда что-то значат. А мое, с одного из древних языков Дарианы, переводится как: дарующий смерть.
— Ты знаешь, а оно тебе подходит.
На этом наш разговор резко обрывается, и моя реплика остается не только без ответа, но и без какого-либо проявления его интереса.
Он покидает комнату, как тень, отступающая под неожиданным натиском яркого света: только была и уже нет. И остается лишь стойкое впечатление о том, что все это было лишь игрой собственного, окончательно потерявшего связь с реальностью, воображения.
Хотя то, что его больше в комнате нет — к счастью. Потому что ничего цензурного я больше сказать не могла. И все остальные слова, что собирались вырваться из моего горла, относились к разряду тех, что мой папенька запрещал мне произносить в приличном обществе. И если Даймон к таковым явно не относился, то я… Считала себя воспитанной барышней.
Правда, не в таких ситуациях.
Так влипнуть…. Капитально. И даже поплакаться в жилетку некому. Васька….
