Ольга Погодина - Князь Лавин
Донгай, хоть и был неприветлив, оказался дельным помощником: первое, что он приказал сделать – прицепить к поясам длинные мотки веревок. И каждому за спину приладил тючок с обмотанными паклей и обмакнутыми в жир колышками.
– Ни в коем случае не выпускать из рук веревку, – велел он, – Дойдем так далеко, как я знаю, а дальше – будем посылать людей в каждый проход по четверо-пятеро. Дело будет долгое. И чтобы тихо – горы гостей не любят.
От этих слов у каждого, верно, по спине пробежал холодок.
Они вошли в широкую пещеру, которая, будто откос у реки ласточкиными гнездами, была изрыта десятками тоннелей. Илуге с тоской посмотрел на кусочек неба, таявший за спиной. Он взял факел, кивнул Янире, шедшей следом, вздернув подбородок.
"Тоже боится". Третьим он попросил пойти Ягута, – на всякий случай. Зажатая между их спинами, Янира казалась маленькой и хрупкой.
Донгай уверенно свернул в центральный ход, в котором Илуге мог пройти, не согнув головы. Факел в его руке зачадил.
– Дальше воздуха будет все меньше, – бросил он через плечо, – Пусть дорогу освещает только каждый десятый.
Один за другим они исчезали в каменной толще. Илуге уже сейчас начало казаться, что он задыхается. Тоннель отчетливо вел вниз, рядом на стенах, серебристо взблескивая, ровным шершавым слоем оседал иней. Под ногами шуршали влажные, осклизлые камни, – и кроме них и звука дыхания, – ничего. Люди, шедшие за ним следом, в молчании шли следом, неровными рывками натягивая веревки.
Тоннель кончился довольно быстро, пересеченный горизонтальным. Донгай свернул по нему налево, прошел немного, и отыскал следующий проход, куда более узкий.
Потом еще один. И еще.
Илуге почувствовал, что теряет ориентацию в этой молчаливой, давящей темноте.
– Если заплутаем, веревка выведет нас на поверхность, – негромко сказал Донгай, видимо, уловив отголоски его страха.
" А если кто-то случайно оборвет веревку…"
Время тянулось бесконечно. Привыкший ориентироваться по солнцу, Илуге не мог уже сказать, сколько они идут. Должно быть, наверху уже наступила ночь. Тоннели сменялись тоннелями, уходившими вверх и вниз на разных уровнях. Некоторые выглядели совсем заброшенными, а некоторые отвесно уходили вниз, как черные дыры в земле, где на дне свет факела выхватывал масляно блестевшую воду. Иней почему-то исчез, и вода теперь была повсюду – хлюпала под ногами, мерными каплями срывалась с потолка, холодком затекая за ворот. Иногда тоннели расширялись, – видимо, там, где проходили сквозь естественные пустоты, и Илуге мог видеть уходящие во тьму пещеры, наполовину засыпанные огромными валунами. В такие моменты они останавливались. Пересчитывали идущих, и Илуге видел на обращенных к нему лицах страх, смешанный с облегчением. Потом привязывали новую веревку из толстых мотков, переброшенных у каждого через плечо, и шли дальше.
Пещер пока попалось три. Илуге постарался запомнить каждую, хотя все они казались одинаковыми. В одной с потолка свисали длинные неровные каменные сосульки, – словно белая каменная бахрома, превращая звук падающих капель в частую дробь.
В четвертой по счету пещере Донгай остановился, и Илуге в неровном свете увидел следы пребывания людей: несколько влажно блестевших бревен, камни, уложенные в круг.
– Те, кто идут на дальние шахты, останавливаются здесь на ночлег, – пояснил Донгай.
Илуге выдохнул с облегчением. Значит, здесь все-таки еще бывают люди. Почему-то это успокаивало.
Воины в усталом молчании сбрасывали с себя ношу, некоторые подставляли лицо под падающие с потолка капли, или начерпывали воды из небольших лужиц под ногами.
– Вода здесь чиста, – успокоил его Донгай, увидев сомнение, отразившееся на лице, – Даже лучше: наверху, над нами, проходит мощный пласт серебросодержащих руд, и такая вода никогда не загнивает.
Илуге зачерпнул рукой из лужи: и правда, у воды был на редкость свежий, слегка металлический привкус.
Жечь костры Донгай запретил, и люди улеглись прямо на холодные камни.
" Каждый из них получит столько, сколько сможет навьючить на двух коней", – подумал Илуге. В пещере было холодно, но не так, как снаружи. И тихо. Окружавшая их глухая тишина, в которой не слышалось обычных звуков ночи, казалась неестественной, неживой.
Девушки Яниры собрались рядом, вокруг нее и Ягута, сдавленно перешептываясь и прижимаясь одна к другой. Двое и вовсе прижались к Ягуту, просунув руки ему под локти, отчего гигант выглядел словно… медведь, которого обложили на охоте с собаками. Женщины Ягута отчего-то совсем не боялись, размышлял Илуге, не взирая на его угрюмый вид, черную бороду и уродовавший его горб на спине. Насколько он помнил, не только Нарьяна и Янира, но и половина других джунгарок запросто забегали к нему, – починить какую-нибудь свою женскую безделушку или просто поболтать. Ну, для болтливых Ягут-то – просто находка, внутренне усмехнулся Илуге, – молчит, кивает, и занимается своим делом. Может быть, в этом дело? Да нет, любят женщины Ягута. За него, пожалуй, и вправду любая джунгарка пойдет, даже если его и обидела когда-то та девушка… Да только почему-то могучий горбун еще ни к одному порогу не вошел женихом, хоть в его возрасте у многих уже по трое ребятишек в юрте копошатся…
Янира свернулась рядом, на расстеленном для нее ургухе. Поджала ноги, уцепилась за его руку, словно боялась потерять в темноте. Как в детстве, когда они еще были рабами у ичелугов. Она тогда была такой испуганной и слабой, словно маленькая пичужка, пойманная в силок, и Илуге, не слишком-то умея, как мог успокаивал ее. Сейчас он ее и не видел почти – только белое пятно запястья, и легкие, мерные вздохи. Пусть спит, прошли они немало.
Илуге и сам не заметил, как задремал. А может быть, задремал он и ненадолго – как тут поймешь в этой вечной тьме? Просто пальцы Донгая коснулись его плеча, потрясли:
– Пора идти дальше, угэрчи.
Пещеру он оставил почти с сожалением. Люди явно не слишком хорошо выспались на холодных камнях, и шли еще молчаливее.
Тоннель, по которому их вел Донгай, оборвался, полузасыпанный грудой камней. Пришлось ползти – по одному, на четвереньках, ощупывая веревку, чтобы не зацепилась.
– Год назад здесь был обвал. Трое наших погибли, – коротко сказал Донгай.
Илуге поглядел на груду камней. В этом холоде, мертвецы, пожалуй, еще даже не истлели…
Он откровенно порадовался, что больше их никто не слышит, – в этот момент Янира только еще лезла, осыпая щебень, в узкий проход. Ягут с его плечами, правда, едва не застрял, вызвав у глядящих на него улыбку. Илуге нерешительно коснулся собственных губ. Он может улыбаться – улыбаться здесь! Страх, гнездившийся где-то внизу живота отвратительным студнем, отступал, уползал куда-то вглубь, в тайники сердца.
