Роджер Желязны - Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.
— И..?
— Гор. Гор, должно быть, оставил ему записку, в которой сообщил о месте.
— А как мог узнать о нем Гор?
— Он боролся с Тотом — скорее всего, внутри разума самого Тота, а Гор способен заглянуть человеку в мозг, узнать, что он думает. Вероятно, в какой-то миг их схватки он и выкрал у Принца, который обычно неуязвим для подобного искусства, эту информацию. Да, Тот, должно быть, потерял на мгновение бдительность. Его надо предупредить!
— Может быть, Тифон обеспечит его безопасность?
— А где сейчас Тифон?
Они смотрят на экран, и всякое изображение пропадает.
Черным, черным-черно. Ничего нет.
— Словно Тифон и не существует вовсе, — говорит Врамин.
— Нет, — говорит Изида. — Ты смотришь на Скагганаук, заглядываешь в Бездну. Тифон отступил из вселенной, следуя своим путям, — по изнанке известного людям пространства. Может статься, что он отыскал эту самую записку Гора.
— Это не обезопасит Принца. Весь проект может пойти прахом — если только мы не сможет добраться до него.
— Тогда скорее отправляйся к нему.
— Не могу.
— Что, твои знаменитые зеленые двери...
— Они действуют только в Срединных Мирах. Я же черпаю свою силу из поля. Вне него я бессилен. Леди, а как ты появилась здесь?
— Прибыла на своей колеснице.
— Десяти Незримых Сил?
— Да.
— Так давай воспользуемся ею.
— Я боюсь… Послушай, Врамин. Ты должен понять. Я — женщина, и я люблю своего сына, но люблю и свою жизнь. Я напугана. Я боюсь этого места, этого столкновения. Не думай обо мне плохо, если я отказываюсь тебя сопровождать. Можешь взять мою колесницу и отправляться на ней, но тебе придется делать это в одиночку.
— Я не думаю о тебе плохо, леди…
— Тогда возьми подвеску. Она управляет Десятью Силами, влекущими колесницу, да и тебе придаст дополнительные силы.
— Она действует и вне Срединных Миров?
— Да, — и она скользит к нему в объятия, и на миг его зеленая борода щекочет ей шею, а ее наперсник скрежещет зубами и завязывает свой хвост узлом, двойным узлом.
И она провожает его к своей колеснице на крыше Дома Мертвых; и он всходит на нее, высоко поднимая правой рукой подвеску, становится на миг деталью искусно устроенной в чреве бутылки красного стекла живой картины, потом он уже — теряющийся вдали мигающий огонек в просторах неба, за которым продолжает следить Изида.
Поеживаясь, возвращается она поближе к мертвым, не в силах не думать о том, кого боится она повстречать, кто как раз сейчас сражается с Безымянным.
* * *Вперед смотрит Врамин нефритовыми глазами. Желтые огоньки пляшут внутри них.
В полымя
Позади глаз Врамина встает видение..
Стоит там Принц и смотрит вниз. Поверхность мира в огне. На носу ладьи Принца возвышается зверь, чье тело — доспехи, чей всадник недвижен, блестящ — и тоже смотрит он на арену схватки. Приближается самострел. Мерно движется вперед скорлупка. Молот насторожен, выстреливает вперед. И вот, сверкая растрепанным хвостом, устремляется вперед комета, разгораясь, раскаляясь на своем пути.
Где-то бренчит банджо, и Бронза встает на дыбы, а голова Генерала вращается к левому плечу, чтобы взглянуть на пришельца. Вперед взлетает его левая рука, и Бронза продолжает вздыбливаться, над пустотой уже нависают три из четырех пар его ног, и вот спрыгивает он с корабля Принца. Всего три прыжка делает он. Исчезают и конь, и всадник. Морщатся, расплывается уголок неба, и звезды пляшут в нем, словно отражаясь в пруду, на который набежал ветерок. Ветерок этот, который не то вызывает, не то вызывают Перемены, подхватывает комету, она становится двумерной, исчезает. Вместо арбалета путь продолжает груда его обломков. Скорлупка ныряет к поверхности мира, исчезает среди дыма и пыли, среди пламени. На какое-то время картина становится натюрмортом. Затем скорлупка вырывается наружу. В ней теперь трое.
Рука Брамина сжимается на очаге кровавого света, и Колесница Десяти бросается в погоню.
Все неистовее схватка на поверхности планеты. Шар ее кажется жидким, кипящим, меняет форму, извергает вовне буйные фонтаны. Серия чудовищных вспышек — и мир трещит по швам, разлетается на части. И — ослепительность, могучая, всемогущая; и прах, смешение: Распад.
Позади нефритовых глаз Врамина, в которых пляшут желтые огоньки, это видение.
Без дна
Сложив руки за спиной, Принц Который Был Тысячью взирает, как разрушается мир.
Разбитое тело мира, его раздавленные и расколотые члены кружатся под ним, сплющиваясь, растягиваясь, пылая, пылая, пылая.
Теперь, вращаясь по орбите вокруг обломков, наблюдает он за ними через прибор, схожий со снабженным антенной розовым лорнетом. Время от времени раздается щелчок, и антенна вздрагивает. Принц опускает прибор, поднимает его снова, и так — несколько раз. Наконец он откладывает его в сторону.
— Что же ты видишь, брат мой?
Он поворачивает голову, рядом с ним — тень черной лошади.
— Вижу живую точку света, захваченную всем этим месивом там, внизу, — говорит он. — Искореженную, сморщенную, едва пульсирующую, но все еще живую. Все еще живую…
— Значит, наш отец потерпел неудачу.
— Боюсь, что так.
— Этого не должно быть.
И Тифон исчезает.
* * *И вот, преследуя утлую посудину Анубиса, видит Врамин нечто, пониманию не поддающееся.
На разворошенной груде элементов, путанице стихий, бывшей когда-то миром, появляется вдруг темное пятно. Оно растет среди света, праха, чересполосицы, растет, пока его контуры не принимают отчетливую форму.
Это упала на руины мира тень черной лошади.
Она продолжает расти, пока не становится размером с континент.
Встав на дыбы, нависает черная лошадь над плывущими в пространстве развалинами. Она разрастается, раскидывается во все стороны, удлиняется, пока не оказываются внутри нее обломки всего мира.
Тогда разгорается по ее краю пламя.
Ничто лежит внутри пылающего силуэта. Вообще ничего там нет.
Потом пламя идет на убыль; и тень усыхает, садится, отходя, удаляясь, уносится прочь по длинному, абсолютно пустому коридору.
И больше там ничего нет.
Словно мир никогда и не существовал. Он исчез, кончился, ему пришел капут — ему и Тому Безымянному Что Кричит В Ночи. И нет теперь и Тифона.
Строка приходит в голову Врамину: Die Luft ist kuhl, und es dunkelt, und runig fliesst der Rhein[1].
Он не помнит, откуда она, но ему знакомо заложенное в ней чувство.
Высоко подняв кровавый дрот, преследует он бога смерти.
