Марина Дяченко - Привратник
Помолчали. Тихонько, как бы вполсилы, поскрипывал сверчок.
– А что бывает с девушками? – хрипло спросил Ильмарранен.
– С девушками?
– К которым он сватается.
– Да ничего пока… Выбирает он, вроде. Посватается да и уходит, девки только страху набираются. Невесту, говорит, в дом свой введу… Да пока не увел никого.
– У нас, слава небу, невесты-то нет, – сказал Гаран со скрытым торжеством. – Сыновья у меня во какие, видишь? А Гарра пока что мала, к счастью. Потому нам везет еще…
– Покаркай, – оборвала его жена и решительно поднялась: – Ну, поболтали – хватит. Будем укладываться. Завтра у соседей спрошу, выходил он сегодня или нет.
– Да нет, наверное, – с деланной уверенностью заметил младший парень.
– Его уже дня три как нет… Может, и помер вовсе.
– Помолчи, – испуганно прикрикнул на него отец. И добавил шепотом: – Он бессмертный, говорят. А бессмертный потому, что когда ему приходит время умирать, за него другие… Ну, понимаешь. Другие за него мрут, вроде бы взамен.
Женщина вся передернулась:
– И охота языками чесать, да еще на ночь… Пойдем, – обратилась она к Руалу, – пойдем, я тебе с мальчишками постелю.
Все вместе вышли из кухни, парни сразу поднялись по лестнице наверх, Гаран отправился запирать входную дверь, а женщина скрипнула дверцей низкого шкафчика и извлекла оттуда пару чистых простыней.
Ее вдруг напряженно, сдавленно окликнул муж:
– Лита, Лита… Подойди…
Она вздрогнула и чуть не выронила белье:
– Что?!
– Подойди…
Женщина быстро вышла в прихожую, за нею следом вышел и Руал.
Гаран стоял, приникнув к небольшому квадратному окошку, вырезанному в дверях. Пальцы его на дверной ручке сжимались и разжимались:
– На нашу улицу свернул, – он старался говорить как можно тише и спокойнее.
Женщина оттолкнула его и взглянула сама. Охнула:
– Светлое небо… К кому это?
– К Мартам, наверное… – шептал Гаран. – У них целых две взрослых дочки…
– Что ж он, двоих посватает?
– Можно мне посмотреть? – спросил Руал из-за их спин.
Они обернулись разом. Потом женщина посторонилась и дала Ильмарранену подступить к окошку.
Серединой улицы медленно, то приплясывая, то замирая, двигалась до смешного нелепая фигура – длинный, когда-то роскошный камзол, красные башмаки с бантами, пышный кружевной воротник, в пене которого то ныряла, то выглядывала на поверхность маленькая, обтянутая морщинистой кожей старческая голова в черном кудрявом парике, из-под которого свисали длинные седые патлы. Злой колдун то насвистывал безгубым ртом, то напевал что-то тонким, сладким голосом, то принимался подскакивать на месте с задорным мальчишеским азартом. В правой руке его болтался темный клубок, в гуще которого Руал, покрывшись холодным потом, разглядел змеиные головы.
– Не смотрите, – сказал Гаран. – Он посватается к Мартам и уйдет. Это наши соседи.
– Справа или слева? – шепотом спросил Руал.
– Справа, – отозвалась женщина.
Руал молчал. Он видел, что колдун уже миновал соседний справа двор, но не стал говорить об этом.
– Что он делает? – напряженно спросил Гаран.
Колдун тем временем поравнялся с воротами его дома.
– Что он делает? – спросила женщина и отодвинула Руала от окошка. Руал кусал губы.
– Нет, – сказала женщина громко.
В ворота постучали.
– Долго ходили, долго бродили, а след к вам привел! – донесся от калитки дребезжащий голосок. – У вас товар, у нас купец, дородный молодец!
Женщина пошатнулась. Руал подхватил ее – боялся, что она упадет.
– Не открывайте, – сказала женщина. – Это ошибка.
В ворота снова постучали – громко, трижды.
– У вас золотая курочка, у нас красный петушок! Открывай, хозяин, снаряжай дочкину судьбину!
С топотом скатились с лестницы парни – полуодетые, перепуганные. Младший кинулся к матери и, как ребенок, зарылся лицом у нее на груди.
– Не открывайте, – повторила женщина.
Из дальней комнаты выглянула маленькая Гарра – в длинной ночной сорочке, с голыми детскими руками, босиком.
– Что там? – спросила она тонко.
– Назад, – крикнул ей отец. – В постель, быстро!
В ворота постучали в третий раз:
– У вас монетка – у нас кошелек! У вас пуговка – у нас петелька! Открывай, хозяин, готовь дочкино приданое!
– Он покричит – и уйдет, – дрожащим голосом сказал Гаран. – Сколько уже раз так было… Небо, она же ребенок!
– Надо открыть, – прошептал старший из парней. – Надо открыть, иначе он не отстанет… Дом сожжет, как Ложкарям!
– Сейчас, – бормотал Гаран, – вы будьте здесь, я с ним поговорю…
Трясущимися руками отодвинув засов, он приоткрыл дверь и крикнул:
– У нас нет невесты! Не выросла еще невеста для вашей светлости!
– Ай-яй-яй! – укоризненно пропел тонкий старческий голос у калитки. – Из зернышка да росточек, из яичка да пташечка! Уж мы ходили, уж мы следили, да нареченную и высмотрели!
И крепко запертая калитка распахнулась вдруг, будто порывом ветра.
Руал ощущал все свое тело, каждую сведенную судорогой, мучительно бесполезную мышцу. В поединке с магом могла иметь значение только сила другого мага. Руал здесь не имел шансов.
– У вас пальчик – у нас колечко! – старик был уже во дворе. Приоткрытая входная дверь медленно раскрывалась настежь вопреки воле держащего ее Гарана.
– Мама… – растерянно шептал младший сын. Старший метался, не зная, что делать. Их мать неподвижно стояла, тяжело опершись о стену.
Старик шагнул на порог – он был густо нарумянен и напомажен, парик сбился на ухо, неровное дыхание распространяло вокруг густой сладкий запах:
– У вас камушек – у нас оправа…
Отступая, пятился Гаран. Старик, приплясывая, переступил порог. Протянул унизанную кольцами тощую узловатую руку, поманил крючковатым пальцем… Гарра, как была, в ночной сорочке, пошла к нему, будто на привязи. Как деревянные, стояли у стен Гаран и сыновья. Старик довольно засмеялся – смех его был подобен глухому бульканью. С кряхтением он нагнулся к Гарре и потрепал ее по щеке:
– У вас товар, у нас… – и вдруг подхватил девочку на руки и закинул к себе на плечо, не выпуская при этом связки дохлых змей.
– Мама! – сдавленно крикнула Гарра.
Старик повернулся, и, рассеянно поглаживая девочку по спине, пошел прочь. Молча рванулась мать – муж и сыновья одновременно в нее вцепились.
Руал стоял у стены – бесполезный, бессильный, чужой.
Младший сын плакал в углу. Он рыдал всю ночь, безутешно, горько, то затихая, то снова без остатка отдаваясь слезам. Руал уже не мог слышать этих безнадежных, горестных всхлипов.
Старший сын поднялся наверх, и из его комнатушки не доносилось ни звука.
