"Зарубежная фантастика 2024-8". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Блэйлок Джеймс

— Она видит локтем, — многозначительно прошептал Кракен Лэнгдону. — Я видел, как она проделывает вещи, для слепой совершенно поразительные. Она играет в карты, сэр, — одной рукой, естественно, — и еще стреляет из охотничьего ружья по мишени. Этому нет объяснения, но она действительно способна все это делать.

Матушка Ласвелл торжественно кивнула.

— Мы в «Грядущем», профессор, не выступаем против здравого смысла, покуда он не провозглашается единственной путеводной звездой. Ведь видеть можно по-разному, в том числе и локтями. Как человек науки, рационалист и, скорее всего, материалист, вы, вне всякого сомнения, не согласитесь с подобным утверждением, но вот с такой уж странной компанией вы связались сегодня вечером. Я говорю вам это лишь потому, что мой рассказ вызовет у вас вполне естественное недоверие. Что меня никоим образом не оскорбит, уверяю вас. Вера, что приходит чересчур легко, неглубока и чаще всего просто глупа. С другой стороны, упрямое неверие — почти то же самое.

— Здесь я полностью с вами согласен, — заявил Сент-Ив, разом отмахнувшись от всех сделанных им ранее предположений и лишь озадачившись про себя, с какой же компанией его угораздило «связаться». Похоже, и здесь его ожидания не оправдались. — Мне не терпится услышать ваше повествование, Матушка Ласвелл. Я придерживаюсь высочайшего мнения о Билле Кракене, и если он говорит, что терзающая вас проблема важна, я ни на миг не подвергаю его слова сомнению. Итак, я всецело к вашим услугам.

— Благодарю вас, сэр. — Она потянула херес и посмотрела на Сент-Ива так, будто заглядывала ему в душу. Затем поставила бокал и указала на волшебное зеркало в центре стола. — Полагаю, вам знаком сей предмет?

— Это японское волшебное зеркало, мадам. Я сам какое-то время их изучал. Поразительные игрушки. У меня даже имеется небольшая коллекция таких зеркал.

— И вы разобрались в них?

— Не так чтобы полностью. Я понял, что их отливают из металлического сплава, затем шлифовкой придают форму линзы. Потом покрывают выпуклую поверхность ртутью, оловом и свинцом и полируют. Однако у меня нет объяснений, как проецируются изображения с задней поверхности.

— Некоторые полагают, будто свойства таких зеркал определяются духовной силой.

— Лично я не склоняюсь к подобному мнению, — поспешил заявить Лэнгдон.

— Весьма разумно. Я тоже так не думаю. И все-таки существуют некоторые предметы, изготовленные человеком, которые способны… открывать двери.

— Ключи, например, — улыбнулся хозяйке Сент-Ив.

— Именно, — тоже с улыбкой ответила Матушка Ласвелл. — Вам, часом, не доводилось слышать о человеке по имени Джон Мейсон? Имя, конечно же, весьма распространенное. Он изготавливал японские волшебные зеркала — вот это зеркало на столе в частности. Лет пятнадцать назад Джон Мейсон умудрился разнести себя на куски, когда умышленно взорвал пыль в зернохранилище.

— О да, я помню если не его самого, то уж точно его гибель. Он был коллегой Джозефа Суона [92], изобретателя лампы накаливания. Его смерть произвела сущую сенсацию.

— Да, это он. Оба, как вы знаете, занимались фотохимией. Насколько мне известно, примерно за год до гибели Мейсона Суон прекратил с ним всяческие отношения. При проведении обыска в доме Мейсона полиция обнаружила несколько человеческих черепов и множество высушенных костей. Черепа оказались трепанированными, а внутрь коробки было вставлено зеркало, по способу изготовления весьма схожее со знакомым вам японским. На задней поверхности зеркал были вытравлены детские лица, причем настолько реалистичные, что не вызывало сомнений, что их репродуцировали с коллоидных негативов. Судя по всему, Мейсон пытался разработать способ проецирования изображения через глазницы черепа. А когда на территории его имения эксгумировали несколько обезглавленных останков маленьких детей, его изобличили как убийцу и признали невменяемым.

— С последним трудно не согласиться, — заметил Лэнгдон.

— Вот здесь мы придерживаемся другого мнения, — отозвалась Матушка Ласвелл. — Впрочем, все зависит от личного определения вменяемости. По мне, так Мейсон был безумен не более, чем мой покойный муж, с которым, с огромным сожалением вынуждена признать, он водил знакомство. Эти черепа — или зеркала, если вам угодно, — еще появятся в моей истории, где-то во второй половине. Суть ее в следующем. — Она подняла взгляд к свечам на люстре и сощурилась, собираясь с мыслями — или же, быть может, разглядывая что-то в слабом мареве нагретого воздуха. Пламя свечей подрагивало на сквозняке из открытого окна в дальнем конце комнаты.

— Человек, называющий себя доктором Игнасио Нарбондо, — продолжила женщина наконец, — мой единственный живой сын. Отец его, воображавший себя человеком науки, исчез из нашей жизни, когда мальчику исполнилось два года. Он, видите ли, частенько говорил о путешествии в Ост-Индию, все жаждал отыскать мифические города в ее джунглях. Возможно, в конце концов именно туда он и отправился. Как бы то ни было, я с мальчиком — теперь я не произношу настоящего имени сына, раз уж он сам от него отрекся, — сняла комнату в Лаймхаусе, хуже которой еще поискать надо было, но слишком уж мы были ограничены в средствах. Менее чем через год я вышла замуж за брата мужа, увы, чересчур поздно разгадав его подлинную сущность. Он привез меня с сыном в Айлсфорд, и тут у меня родился второй ребенок, которого мы назвали Эдвардом.

— Это его вы видели в амбаре, сэр, — сказал Кракен, кивнув Матушке Ласвелл, которая тоже кивнула, словно бы совершенно не удивившись новости. — А если призрак мальчика задерживается в Айлсфорде, профессор, то доктор тоже здесь, это как пить дать. Он находился где-то поблизости, раз уж дух Эдварда объявился в амбаре.

— Как пить дать? Это почему же? — поинтересовался Сент-Ив.

— Видите ли, Нарбондо владеет Айлсфордским черепом, который он похитил из могилы Эдварда. Это обиталище мальчика — его противоестественный дом. Он так и не перешел в иной мир, так и не пересек реку [93].

— И упомянутый Айлсфордский череп, Матушка Ласвелл, был обработан подобно черепам, обнаруженным в доме Джона Мейсона? — поинтересовался Лэнгдон.

Вероятно, в тот момент хозяйка предавалась воспоминаниям — приятным или печальным, бог весть, — и потому ответ ее прозвучал после значительной паузы и сопровождался тяжелым вздохом.

— Да, хотя это значительно более усовершенствованный образчик. Подле вас стоит графин, сэр, — для поддержания духа мне не помешает еще один стаканчик. Мне очень не по душе рассказывать все это, и прежде я делилась своей историей лишь единожды — сегодня утром, с Биллом. До этого я, понимаете ли, хранила все в себе.

— Но теперь вы можете облегчить свое бремя, — с участием проговорил Кракен. — Отныне вы почти что друзья. Выговоритесь, и мы разделим вашу ношу.

Сент-Ив разлил херес по бокалам и снова устроился на стуле, предоставляя слово хозяйке. Та подняла бокал и посмотрела сквозь него на свет люстры. Затем пригубила немного, поставила стаканчик на стол, кивнула самой себе и продолжила:

— Мои сыновья росли вместе, но не как братья. Старший младшего на дух не переносил. Прямо у меня на глазах он отклонялся от… человечности, что ли, месяц за месяцем, так что в итоге я уже с трудом его узнавала. Скорее всего, порочность его явилась делом рук моего мужа. Он научил мальчика всему, что сам знал о некромантии и вивисекции. А уж мальчик оказался прилежным учеником и проявил недюжинные способности. И поскольку их обоих, взрослого и маленького, влекли противоестественные учения, я не могла остановить то, что росло внутри него. Лаборатория занимала моего мужа более всего остального хозяйства. Она была спрятана где-то в лесу. Не могу сказать, чем они там занимались, поскольку я и знать этого не хотела. И когда на кладбище находили раскопанными свежие могилы, я, к своему стыду, закрывала лицо покрывалом, если такое выражение уместно. Я хранила в тайне его преступления, от которых страдала и сама. Время шло, и вот Эдварду исполнилось двенадцать, а его брату почти шестнадцать. К той поре ваш Нарбондо стал для меня совершенно чужим, мерзким незнакомцем, хотя он и проживал в этом самом доме. Эдвард любил маленькую Мэри Истман, а она его, хотя оба, конечно же, в сущности были еще детьми. Но этот… Нарбондо… сам мечтал о Мэри, хотя узнала я об этом лишь годы спустя, когда она призналась мне по секрету, потому что, как и я, тоже страдала от чувства вины.