Всеволод Буйтуров - Слезы Невидимых. Золотой Разброс.
— Ладно, пошумели и хватит. Друзьями расстанемся. Поди ещё доведется встретиться. — Колян пригасил слегка разгоревшуюся дискуссию.
На том и порешили.
***
— Дед, слышь-ка ты чё, а? — Дух Могучей Реки оглядел подвальное помещёние Базукина дома. Здесь до выяснения обстоятельств и перспектив на дальнейшую деятельность выторговал он себе согласие домовладельца на организацию озерка для временного проживания. Не озерка, так — лужи. Сдаваться пока Дед не собирался. А на Могучую Реку тошно было при нынешних там безобразиях возвращаться.
«Сдаваться не собираюсь, а голова сдаёт. Отдыха требует. Уж из пустых углов голоса слышу. Собака, вон, ничего не слышит».
— А потому и не слышу, что это я с тобой говорю. Ну, не пялься ты так на меня, старик. Жил давным-давно в ваших краях знаменитый конокрад Мишка Смоктунович. Ходил в надраенных дёгтем сапогах, а подпоясывался кнутом. Любил он эти края и Могучую Реку. Да только бежать пришлось от властей да хозяев лошадей украденных.
А знаменит он не тем, что коней воровал Он отец артиста великого — Иннокентия Михайловича Смоктуновского, который, правда, тоже воровством промышлял: «Волги», тибрил и продавал. Поймали. В тюрьме сидел.
Так что воровством в дамки не выйдешь. А ты и не конокрад, и не машинокрад. Ты собакокрад. Собаку у бедных таёжных жителей спёр, и разбогатеть на том задумал! Мелко плаваешь в своей Могучей Реке!
— Больно много знаешь! — огрызнулся Дед.
— Да уж умом да знаниями Духи не обидели. А ты про меня ровным счётом ничего не знаешь. Иначе не тронул бы. Я самого Духа Земли протеже. Ты с ним и так в ссоре, а если ещё я пожалуюсь, он тогда вовсе обратный путь тому золоту, что тебе поперёк горла и фарватера стало, заборонит!
— А говорить где научилась?
— Неважно где. Важно — как и о чём. На самом деле все порядочные собаки умеют. Это собака Павлова при свете лампочки слюной истекала, а пожрать попросить не догадывалась. Тупая псина старичку попалась.
А путные все умеют. Только нам это без надобности. Мы телепатически можем общаться. А менее развитые виды млекопитающих, (понимаешь о ком я), обязательно словами да звуками мысли передают. Мы лаем только, когда свои воспоминания потомкам передаём (пустолайки подзаборные не в счёт). Так это — высокое искусство. Ты за меня держись. Слушаться будешь — не обижу.
— Дожил!!!
— Не причитай, как баба! Слушай мою команду!
— Ну?
— Загну! Я за словом в карман не полезу. Будешь хамить, тебе же проблем больше. Я теперь грамотная и образованная благодаря вынужденному переселению. По твоей, кстати, вине.
— Ну, говори, не томи. Всё равно деваться мне некуда. Хоть в собственной Реке топись.
— Так ты же не можешь утонуть!
— То-то и оно! Говори уж.
— Короче, я временно пост оставляю. Ты за старшего. Я пока переселяюсь в приют для бездомных животных. Нашла там себе достойного спутника жизни на ближайшее время.
— Совсем плохо! И что мне делать?
— Наблюдать, наблюдать и наблюдать. Без анализа. Видали мы, какой из тебя аналитик. Вернусь — всё расскажешь подробно, выводы буду сама делать. И дальнейшие указания тогда получишь. А сейчас извини. Эту течку я так бездарно пропустить не могу. Мемуары собственные скоро забывать начну.
Лёхе, хозяину моему названному скажи, сбежала. Пусть лихом не поминает и не расстраивается!
— Черт-те что! — Дух Могучей Реки выглядел совсем немогуче. Скорее наоборот…
Аналитическая записка (продолжение 2)
Продолжим нашу систематизационную характеристику фигурантов Золотого Разброса. Следующая группа: трио Иван Семёнович Козловский — педагог женской гимназии на Белой Горе, Иван Семёнович Козловский — преподаватель педучилища, впоследствии педагогического колледжа города Чумска. И, как вероятно вы уже догадались, вершина треугольника — Атаман Ерофей, возглавлявший набег Вольницы на владения Племени и он же в составе казачьего отряда, заложившего Удинский Острог (затем Верхнеудинск и Улан-Удэ).
«Основоположник» данной тройки в исходном состоянии прожил обычную жизнь служивого человека. Только ощущение прикованности к Белой Горе, на которую он всё-таки в старости вернулся доживать свой срок, не покидало его всю жизнь. И снился один и тот же сон: полёт звенящей стрелы в знойном летнем воздухе, который ему нестерпимо хотелось прервать. Об этом он на смертном одре поведал. Роковая стрела навсегда связала Атамана с Племенем.
Привязка Ерофея к Горе породила феномен Разброса людей, не принадлежащих по крови к Племени, но кровью с ним объединённых.
Иван Семёнович Козловский, родился в 19 веке в семье разночинцев. Получил музыкальное образование. Служил педагогом-музыкантом.
«Одновременно» во временном пласте середины 20 — начала 21 веков появляется на свет Иван Семёнович Козловский, человек сходной судьбы и профессии, только в другой общественной формации.
Характерная черта этих разбросанцев: пожизненная постоянная привязка к Белой Горе — и жили, и учились, и работали Иваны в одном районе ‑ Белой Горы.
Дополнение 3:
Языковой статус группы не представляет особого интереса, однако для полноты изложения следует отметить:
Ерофей в Чумске — знание родного русского языка, приобретенные поверхностные знания языка и обычаев коренного населения.
Ерофей в Удинском Остроге — русский и азы бурятского.
Иваны Семёновичи — родной язык, плюс гимназический курс и, соответственно, школьный иностранных языков.
Следующая, если так можно назвать, группа — Лилия, мадемуазель Лили, Лилиан, Лилия ЭльрудовнаЧистозерская…
Вакханалия
Сразу после неудачной попытки вырыть котлован на месте снесённого особняка Монастырских татар и в монастыре, и в педколледже начали происходить, странные события. По ночам повадилось слетаться на деревья вороньё, оглашая окрестности мерзким карканьем.
Какой-то доморощенный юморист-всезнайка из расположенной неподалеку от монастыря многоэтажки тут же повадился ставить по ночам диск с романсом на стихи Пушкина. Пушкин бы ладно! А вот музыка композитора Верстовского представлена была в стиле «Трэш метал»:
Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?
Злобного шутника изловить никак не удавалось. Из многочисленных окошек многоэтажки раздавалось радостное ржание ценителей тонкого юмора.
Братия приходила в смущение. Молились ночью сугубою молитвою и читали Псалтирь. Особенно проникновенно получался у Игумена Псалом 101:
