Роберт Говард - Воин снегов
Я не слишком разбирался в магии. Но то, что после подобного транса несколько произнесенных слов или начертанная на песке шестиконечная звезда могли разбить вдребезги мечи тысячи наступающих воинов, вызвав среди них неописуемое смятение, я однажды видел собственными глазами. Хотя маг, наславший это чудовищное заклятие, был мне незнаком.
Воспоминания о том незабываемом дне молниеносно пронеслись в моем мозгу, и я сделал то, о чем позже мне пришлось пожалеть. Я снял меч Делрина и мою новую руку и положил их рядом с собой на землю.
Я вспомнил еще кое-что, о чем лучше было бы не вспоминать или усилием воли подавить эту мысль: перед тем как свершится магическое действо, доброе или злое, считалось разумным не искушать судьбу, держа в руках смертоносное оружие.
Я никогда не испытывал страха перед колдовством, оно не могло остановить моей руки во время сражения, однако те, кто был знаком с тайнами магии, много раз говорили мне, что меч в руках человека притягивает разрушительные силы. Смертоносный меч Делрина и моя новая рука стали частью меня самого и были для меня не просто оружием. Мудрость и бесстрашие в бою – разные вещи, и я не видел причин отказываться от мер предосторожности в присутствии Белого Мага, занимавшегося и черной магией, о чем неопровержимо свидетельствовали висевшие на стене пещеры скелеты.
Я знал, что при необходимости смогу достаточно быстро надеть свою вооруженную руку. Могла ли моя волчья хитрость сравниться с искусством человека, обещавшего мне этот дар? Я не мог с уверенностью ответить на этот вопрос. Волк, как и человек, порой совершает неразумные поступки, но рискует значительно больше, забывая о всякой предосторожности.
Впрочем, дело было не только в этом. Если мне предстояло некое превращение, если дар ликантропии действительно был реальностью, наверное, мне следовало испытать его, будучи обнаженным. Искусственная рука, служившая мне оружием, могла оказаться помехой. Да и как бы я мог ею воспользоваться, став настоящим волком?
Казалось, сидящий ко мне лицом маг, даже будучи погруженным в транс, чувствовал мое замешательство и желал, чтобы я избавился от своей новой руки. Но я понимал, что нельзя доверять ему полностью. Однако не доверять тоже казалось неразумным, поскольку ликантропия была даром, которым мог наделить меня лишь он один. Дар этот был невероятно ценен, ибо, обладая им, я мог наконец найти путь к спасению Шанары и вновь заключить ее в свои объятия после того, как выполню данное волшебнику обещание.
Я пристально наблюдал за Белым Магом, как вдруг взгляд стал более осмысленным. Ноздри его вздрагивали, словно у зверя, уловившего, незнакомый запах, черты лица начали неуловимо меняться.
Порой, когда мною овладевали волчьи инстинкты, я тоже испытывал подобное возбуждение, и даже малейшие следы чужого запаха заставляли меня принюхиваться и предупреждающе скалить зубы.
Я понятия не имел, как долго продлится его транс, но ничуть не удивился, когда все неожиданно кончилось.
Волшебник медленно поднялся и плотнее запахнул меховую накидку. Взгляд его был абсолютно спокоен. Я сразу же понял, что у него все получилось.
Казалось, он собирается произнести магические слова, но маг лишь медленно отступил на шаг назад, продолжая задумчиво смотреть на меня.
– Мы оба должны быть очень осторожны, чтобы не ошибиться, – сказал он. – Эти заклинания могут показаться простыми, но стоит допустить малейшую оплошность, и все закончится очень печально. Ты понял?
Я весь обратился во внимание.
Он молчал почти минуту, словно давая мне понять, что осознает мое нетерпение и доволен, что я не пытаюсь задать ему лишние вопросы.
– Слова на самом деле просты, – наконец сказал маг. – Они на языке, которого ты не знаешь, но это не имеет значения. Это короткие, отрывистые слова без шипящих звуков, и если ты в состоянии произнести «Тит-тат», то сможешь произнести и их. Неважно, если ты не сможешь выговорить их в точности так, как это собираюсь сделать я. Они настолько заряжены магией, что, даже если ты произнесешь их заикаясь и запинаясь, ликантропическая трансформация наступит мгновенно.
Как я уже сказал, – продолжал он, – Итиллин обеспечила мне защиту на то время, пока я буду их произносить. Иначе я бы тоже стал волком.
– И ты хочешь, чтобы я произнес их, прямо сейчас?
Волшебник покачал головой.
– Это последнее, чего хотели бы от тебя Итиллин и я, – сказал он. – Ты должен покинуть эту пещеру в своем обычном облике, если намерен сдержать данное мне обещание, а также исполнить все, о чем она может попросить тебя в дальнейшем, ибо она заслужила твою благодарность. Ты сам поймешь, когда наступит подходящий момент. Когда ты увидишь одиноко едущего по пустыне Ламариля…
– Но если я не произнесу эти слова следом за тобой…
– Ты должен запомнить их, – прервал он меня. – Просто внимательно слушай. Слов всего четыре, все из одного или двух слогов. Я буду говорить медленно.
– Но моя память…
Он снова не дал мне договорить.
– Они навсегда врежутся в твою память, едва ты их услышишь. Ты никогда их не забудешь. Это тоже составная часть магии.
Он подождал, но, когда я ничего не ответил, быстро добавил:
– Навсегда забудь о ложном поверье, что для ликантропии необходимо дождаться восхода луны или смены ее фаз. Ты можешь произнести магические слова в любое время, когда пожелаешь совершить трансформацию. А произнося их в обратном порядке, от последнего слова к первому, ты снова обретешь человеческий облик, так же быстро, как опускался на все четыре лапы. Слушай же.
Он выпрямился во весь рост, и то, что я считал какими-то невероятными заклинаниями, показалось мне бормотанием пьяницы, бредущего домой поздно ночью.
Я запомнил слова сразу же, лишь только он умолк. Мысленно повторил их три или четыре раза, плотно сжав губы, чтобы с них не сорвался даже самый тихий шепот.
Чтобы сосредоточиться, я опустил взгляд, и тут же хриплое дыхание Белого Мага сменилось странным шелестящим звуком.
Я решил, что, выполнив свою утомительную задачу, он просто отошел в глубь пещеры, и не обращал на него внимания, пока хриплое дыхание не послышалось вновь. И на этот раз оно казалось иным. Оно напоминало тяжелое дыхание зверя.
Резко подняв голову, я увидел, что передо мной уже не человек, а громадный, покрытый шерстью зверь с остроконечными ушами, оскаленными зубами и яростно горящими глазами, зверь медленно пятился назад, с его черных губ стекала слюна.
Я мгновенно понял, что он отступает лишь для того, чтобы тут же броситься на меня с кровожадным воем обезумевшего от голода волка. Ибо это был гигантский волк, самый крупный из всех, кого я встречал в ночных лесах и ледяных пустынях, он намного превосходил силой тех волков, что вскормили меня и считали своим соплеменником. Никогда прежде мне не приходилось видеть такого волка.
