Денис Чекалов - Френки и Майкл
Прозрачное небо подрагивало над нашими головами, тревожимое вертолетными винтами. И вот яркий луч солнца, торжествующий крик восходящего дня вырвался из-за гряды гор Василисков и пронзил воздух, осветив каменистую пустыню, по которой торопливым жуком бежала черная тень вертолета.
– Ваша тюрьма на самом деле находится далеко, шериф, – сказал я.
– Это особая тюрьма.
Далеко, почти на горизонте, показались какие-то то ли горы, то ли строения.
– Это и есть она? – спросила Франсуаз.
– Тюрьма Сокорро, мадемуазель Дюпон. Отсюда не сбегал никто, начиная с 1895 года.
Стая строений приближалась. Главное здание было приземистым; две сторожевые будки возвышались на плоской крыше, в них виднелись темные силуэты охранников.
Высокий забор из колючей проволоки окружал территорию. Тюремного двора не было, ибо не было среди заключенных тех, кому позволялось видеть солнечный свет; имелась лишь круглая бетонная площадка, предназначенная для вертолетов.
Наш вертолет бился лопастями о воздух, снижаясь. Четверо охранников выходили из караульного помещения, держа наготове штурмовые винтовки. Федеральный шериф распахнул дверцу и, пригибаясь, пошел им навстречу.
– Я попал в концлагерь или просто очень похоже? – осведомился я, выпрыгивая на холодный бетон.
– Когда интересы общества ставятся выше, чем права граждан, – ответила Франсуаз, – страна превращается в большую тюрьму, в которой правят военные. Так бывает везде.
Федеральный шериф поднес руку к голове, отдавая честь. Четверо военных, вышедшие ему навстречу, остановились; один из них шагнул вперед, опуская дуло штурмовой винтовки, и его пальцы тоже метнулись к черному козырьку.
– Разве не глупо отдавать честь, прикладывая руку к шляпе? – проговорил я, подавая девушке руку.
Франсуаз прекрасно может выпрыгнуть и сама, но она полагает необходимым, чтобы я за ней ухаживал.
– Прикладывать руку к брови, как это делают хобгоблины, ты тоже находишь глупым, – заметила она.
– Ты права, – согласился я. – Вообще, девушка может отдать свою честь только один раз; и как это военные ухитряются раздавать ее направо и налево?
Кончики губ Франсуаз изогнулись в усмешке.
Федеральный шериф произносил слова быстро и отрывисто, чтобы не дать крутящимся лопастям вертолета подхватить их и унести прочь.
– Я должен еще раз допросить арестованного, полковник. Люди со мной представляют Высокий анклав Дроу.
На военной форме человека, к которому он обращался, не было знаков различия; их не имел ни один из четверых, вышедших из низкого здания тюрьмы.
– Тюрьма такая маленькая? – спросила Франсуаз.
– Камеры находятся в подвальном этаже, – пояснил шериф. – Они вырублены в скале.
– Кто-то здесь начитался «Графа Монте-Кристо», – пробормотал я.
Комендант коротко кивнул головой. Высокий воротник его форменного кителя темно-зеленого цвета на мгновение отвернулся, и я увидел, что за складками первого воротника скрывается второй – белый и гладкий.
Комендант тюрьмы был священником.
– Идемте, – приказал он.
Он повернулся и пошел обратно, к низкой двери в каменной стене приземистого здания, которая, как оказалось, вновь была заперта изнутри.
Шериф направился следом за комендантом, не говоря ни слова; трое солдат, которые так и не опустили свои штурмовые винтовки, остались стоять на месте.
Они пришли в движение, только когда я и Франсуаз прошли мимо них. Четко, почти по-парадному развернувшись, они вновь взяли оружие наизготовку и замкнули шествие.
– Шериф был прав, когда говорил, что у них особая полицейская система, – заметил я.
– Наша мне нравится больше, – сказал а Франсуаз.
Комендант остановился перед массивной железной дверью; теперь я мог рассмотреть, что она глубоко уходит в пазы, вырезанные в камне стены. Ее невозможно было выбить, и почти невозможно открыть иначе, кроме как изнутри.
Я даже сомневался, что ее можно взорвать.
– Они даже не потребовали у нас документы, – вполголоса произнесла Франсуаз, обращаясь ко мне.
– Какой смысл спрашивать пропуск у людей, которых ведут в тюрьму под дулами автоматов? – заметил я в ответ
Вертолет не прекращал движения, рассекая лопастями воздух и все же не трогаясь с места. Комендант стоял, расправив плечи и подняв голову; наконец что-то в глубине стены щелкнуло, и дверь начала откатываться, исчезая в каменной толще.
– Камера, скрытая в стене, – негромко пояснил я. – Они не доверяют ни пропускам, ни системам безопасности. Дверь открывается только для командующих офицеров.
– Только для коменданта, – поправил шериф.
Дверь перестала двигаться, открывая узкий проход; только один человек мог протиснуться в него; комендант тюрьмы вошел первым.
– А если он упадет за углом и сломает ногу – охранники останутся запертыми внутри? – поинтересовался я.
– Это лучше, чем позволить сбежать тем, кого здесь держат, – отвечал шериф.
Потолок коридора был низким, и мне приходилось наклонять голову. Я не мог определить, где находятся источники света, но короткий туннель был озарен приглушенным красноватым сиянием.
Франсуаз коротко усмехнулась и ткнула меня в бок. Я понял, что она имеет в виду.
Из каменного здания тюрьмы вел только один проход, строго охраняемый вооруженными солдатами. Однако именно это было самым слабым местом в системе безопасности тюрьмы Сокорро.
Узкий коридор не мог позволить персоналу тюрьмы в случае побега воспользоваться своим численным преимуществом; призванная затруднить пленникам путь к спасению, каменная тюрьма в то же время открывала для них несколько перспективных тактических вариантов.
Довольная тем, что так быстро нашла изъяны в знаменитой аспониканской тюрьме, Франсуаз улыбнулась и пришла в прекрасное расположение духа.
Комендант остановился снова. Перед его лицом темнела вторая дверь, тяжелая и глубоко погруженная в пазы, вырезанные в каменной стене.
Лицо федерального шерифа оставалось невозмутимым. Гнетущая атмосфера каменной пещеры, в которой лишь узкий лаз вел навстречу солнечному свету, ничуть не беспокоила его; он находил естественными и массивные металлические двери, и людей, безмолвно шествовавших за ним с поднятыми винтовками.
Комендант хранил молчание. Он произнес не более двух-трех слов с того момента, как дотронулся пальцами до краешка своего козырька.
Вторая дверь стала открываться, и из расширявшейся щели забил яркий, неестественно-белый свет вмонтированных в потолок плафонов. Эта дверь была еще ниже, чем предыдущая; коменданту тюрьмы потребовалось нагнуться, чтобы войти в нее. За ним последовал федеральный шериф.
