Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки
«Просто люблю черный цвет — стройнит, чувствуется строгость и характер, люблю черный в сочетании с красным — страсть и безумие, такое сочетание кого угодно сведет сума…»
Ну, у девчонок только одно на уме!:]
«Черный цвет — мой любимый цвет в одежде, жаль, что летом в черных вещах жарко. Черный цвет — это стильно и элегантно, на его фоне хорошо смотрятся украшения. Когда я надеваю черное, то чувствую себя более независимой и уверенной в себе. Я так люблю черный цвет, что покрасила волосы в черный и постоянно крашу ногти черным лаком. Мне нравится, когда другие тоже носят черное. А еще я люблю черный цвет потому, что я любительница глума, но он мне нравился и до начала моего увлечения этим музыкальным течением».
О, а про это уже было, только другими словами. Глум… Надо будет узнать, что это такое!
И последний пример:
«Черный — очень красивый цвет. Загадочный, таинственный, стильный, цвет ночи… Я очень люблю его. Черные джинсы, черная кофточка, черная куртка, черный лак, черная губнушка, черная подводка… Он как-то изменяет тебя, когда ты носишь его… Мрачная, опасная… Леди вампир… Класс. Можно немного разнообразить черную гамму, к примеру, красным. Красный в обрамлении черного смотрится потрясающе… Черный с белым иногда тоже неплох, но только при правильных комбинациях… Носите черный! Любите себя! Бойтесь себя! Изменяйте себя!»
Опять, что ли, глум? Нет, надо бы разобраться, что это за зверь такой…
* * *Когда немного остывший от ссоры с Верой Василий вернулся с балкона, его уже ждали. Точнее, ждали не дома, а в подъезде. Удивленная и испуганная Вера крикнула из прихожей:
— Вась, к тебе. Мужики какие-то. Я дверь не открыла. Кто это?
Бутырин глянул в глазок и нахмурился. Четверо в штатском толпились на площадке. То, что это именно «люди в штатском», он понял сразу, как и то, что ошибка исключена. Они — за ним.
Лязгнула открываемая дверь.
— Заходите! — Василий посторонился, пропуская незваных гостей. Старший предъявил муровское удостоверение, уточнил имя, сунул Бутырину под нос ордер на арест и обыск, а потом… А потом на его запястьях впервые в жизни защелкнулись стальные браслеты.
Топая и переговариваясь, двое муровцев, отодвинув потрясенную Веру, прошли в комнату. Один вышел в подъезд и очень быстро «нарыл» пару понятых, сварливую бабку-соседку и молодого мужика с верхнего этажа.
Начался обыск…
В кино Бутырин много раз видел эту процедуру — все в комнатах переворачивается вверх дном, женщины плачут, а оружие и листовки прячут в колыбель к младенцу, чтобы в момент, когда подлые жандармские руки потянутся к ребенку, с ненавистью сказать: «Дите-то хоть пожалейте, ироды!» Ироды, кстати, обычно жалели…
Здесь же все происходило совсем по-другому: старший «поимочной бригады» спросил, где Василий хранит драгоценности, деньги, наркотики, оружие и радиоактивные препараты, и услышав, что нигде, кивнул своим — приступайте.
«Свои» приступили: поворошили белье в шкафу, взбаламутили недра дивана, подняли ковер, на выбор вытащили из стеллажа и пролистали несколько книг, ошарили карманы верхней одежды во встроенном шкафу, заглянули в сливной бачок и под ванну, погромыхали кастрюлями и сковородками на кухне и развели руками — чисто, ничего, мол, нет!
— А в чем меня обвиняют? — поинтересовался Василий у старшего. Тот пожал плечами:
— Следователь объяснит…
— Ну нельзя же так… — начала Вера, явно собираясь ввернуть что-нибудь про права человека, но тут один из муровцев взялся за так и лежащую на полу возле двери сумку и выудил из ее глубин шишаковские баксы. Старший группы сразу напрягся, у него даже ноздри затрепетали, и вообще он стал похож на какую-то охотничью собаку, почуявшую дичь. На легавую или сеттера…
Вытащив из кармана блокнот, муровец что-то прочитал в нем, сверил прочитанное с номерами на купюрах и удовлетворенно кивнул своим — они!
Обыск тут же закончился. Понятые расписались там, где положено, и убыли восвояси, бросая на Веру и Бутырина недоуменные взгляды. Оперативники вывели Василия в прихожую, старший велел взять вещи, смену белья, зубную щетку и прочую дребедень, внимательно осмотрел взятое и показал на дверь — иди.
— Ой, мамо-о-очки… — тихо и тоскливо проскулила Вера и вдруг рванулась к Бутырину: — Не-ет! Не отдам! Не пущу!!
— Спокойнее, гражданка! — резко дернул ее за руку оперативник. — Вашего… сожителя обвиняют в убийстве. Так что придержите эмоции, они вам еще понадобятся.
Один из муровцев накинул на скованные руки Бутырина его же куртку, и Василия повели вниз. Машина, обычный «жигуленок»-семерка синего цвета, стояла у подъезда, и он вначале просто не обратил на нее внимания. И только в машине, вдохнув горький дым от водительской сигареты, Бутырин вдруг почувствовал, что он опять падает, падает в темную, бездонную и жуткую пропасть, из которой невозможно подняться…
* * *Наручники с него сняли в кабинете того самого Городина, небольшой прокуренной комнате без штор, выходящей двумя окнами в узкий внутренний дворик. Старший опергруппы положил перед следователем на стол протокол обыска, доллары и вышел. Они остались одни.
— Ну, здравствуйте, Василий Иосифович! В смысле — еще раз здравствуйте! — чуть насмешливо проговорил Городин, но в лице его, бесстрастном и пустом, не было и намека на смех.
Василий, растирая занемевшие от наручников запястья, только кивнул в ответ, решив — пусть говорит, пусть объяснит ему сперва, почему он здесь и зачем.
Впрочем, с этим вопросом Бутырину и самому было разобраться несложно — Городин подозревает его в убийстве Шишакова. Собственно, а кого еще он мог подозревать? Таинственного незнакомца на серой машине с непонятными номерами, о существовании которого опять же узнал со слов Василия? Наверняка, по логике следователя, это еще бабушка с двумя поговорила, был ли тот незнакомец…
При всем при том у Городина против Василия имелась могучая, железобетонная улика, карта-«небитка», и этой «небиткой» он и начал крыть:
— Василий Иосифович, как вы объясните, что пропавшие после убийства Шишакова деньги, тысяча долларов США, были найдены у вас в сумке?
— А почему вы решили, что это именно те доллары? — глупо спросил Бутырин хриплым голосом.
— А потому, что вдова Шишакова сообщила нам, что у ее мужа в сейфе хранилась довольно значительная сумма, и он на всякий случай переписал номера всех купюр! — отчеканил Городин.
«Мудак ты херов! — ласково „поздравил“ себя Василий: — Вот теперь попробуй, докажи этому „следаку“, что ты не верблюд!»
