Теренс Уайт - Хозяин
— Он не такой дурак.
— И он не просил, чтобы мы что-нибудь сделали.
Долгое время мистер Фринтон просидел, глядя в стол между своими руками, затем сказал:
— Ну что же, как ни верти, а вы ему все рассказали. И что нам делать теперь?
У близнецов предложений не было.
— Слушайте, двойняшки. Мне следовало бы разорвать вас на куски, — но от этого пользы не будет. Вы сами не сознаете, что делаете. Поймите, ради Бога, что с этой минуты вам нельзя рассказывать никому и ни о чем. Вы как пара мартышек, разыгравшихся на электростанции, в конце концов, вы дернете не за тот рычаг — и привет. Человек может наобещать вам, что никому не скажет, но это решительно ничего не значит, особенно в таком месте, где каждый мозг — открытая книга; человек может сказать вам, что хочет остановить Хозяина, вовсе не имея этого в виду. Вы что же, думаете, что если бы он был против нас, он так бы вам и сказал? Пока нам известно только одно: он вытянул из вас все, что вы знали. Я вас очень прошу, будьте поосторожней.
— Но он ничего из нас не вытягивал. Он с самого начала сказал, что ничем не сможет помочь.
— Как бы там ни было, а вы все ему рассказали. Ну ладно, глядя назад, жить невозможно. Вопрос теперь в том, где у нас перед?
Он постучал пальцами по столу и сказал, размышляя:
— Ну что же, знает, так знает.
Оттолкнув стул, поднялся:
— Пойдемте, надо с ним повидаться.
Однако на полпути к двери встал:
— Нет, заходить к Хозяину мне что-то не хочется. И кроме того…
— Я его приведу, — быстро вызвался Никки.
И он, и сестра чувствовали себя очень маленькими.
— Сделай одолжение.
Глава двадцать третья
Выбор оружия
В этот вечер мистер Бленкинсоп облачился в халат с драконами, которого они прежде не видели. Великолепный маньчжурский халат, белый, как снег, белее его не могла бы сделать даже китайская прачечная, и годов ему было не меньше пятидесяти. Плотный рубчатый шелк, гораздо более тяжелый, чем чесуча, расшитый в пастельных тонах с пропущенной кое-где настоящей золотой нитью. Девять золотых, филигранной работы пуговиц. Высокий ворот и широкие рукава. Драконы мерцали и переливались нежными цветами, не более яркими, чем бока и поперечные линии лосося или радужной форели, а облаченный в халат восточный джентльмен казался каким-то небожителем. Джуди могла бы, пожалуй, убить его, чтобы завладеть этим одеянием, стоившим к тому же никак не меньше трехсот фунтов.
Мистер Бленкинсоп пребывал в благодушном, хотя и не обязательно дружественном расположении духа. Начать разговор он предоставил мистеру Фринтону.
— Добрый вечер.
— Доброго вечера и вам, сэр.
— Надеюсь, Никки не нарушил вашего покоя, — сказал майор авиации. — Вы оказали нам любезность, придя сюда.
— Это удовольствие для меня.
— Присаживайтесь.
Мистер Бленкинсоп уселся на кухонный стул, взмахнув своей мантией, словно садящийся на престол кардинал, и без всякого выражения уставился на присутствующих.
— Дети говорят, что рассказали вам обо мне.
— Совершенно верно.
— Сам бы я этого делать не стал.
— Тут наши взгляды совпадают.
— Но поскольку они это сделали, я полагаю, нам следует поговорить.
— Да, это было бы приятно.
— Еще приятнее было бы, — сказал мистер Фринтон, — если бы оставили ваши маньчжурские штучки.
— Как прикажете.
Они кружили друг около друга, как кружат при встрече псы из разных деревень, не зная, можно ли довериться незнакомцу. Они прожили бок о бок на много лет больше, чем прожили здесь близнецы, прожили в обстановке, в которой скрытые микрофоны и подслушивание телефонных разговоров показалось бы детской игрой. Здесь никто не ведал, как много или как мало известно кому бы то ни было другому, и что этот другой собирается делать. Там, где предательство может оказаться невольным, сведясь к передаче мыслей, доверительность невозможна. Спасти их могло одно лишь молчание.
— Дети сказали мне, что вы хотите остановить Хозяина.
— Да.
— Почему?
«Я пас».
— Мне будет проще, если вы назовете причину, — сказал мистер Фринтон. — После всего сказанного, нам приходится быть откровенными.
— Я предпочел бы обойтись без откровенностей.
— Отлично.
— Тем не менее тот факт, что я желал бы остановить его, остается фактом.
— Верно. Фактом остается также и то, что вы знаете обо мне очень много, а я о вас очень мало. Вы полагаете, что мы могли бы действовать заодно?
— Это, как мне кажется, лучше, чем действовать наперекор друг другу.
— Вы готовы ответить на мои вопросы?
— Ваше сознание легче прочесть, чем мое.
— Я, насколько это возможно, держусь подальше от его покоев.
— И все же вы их посещаете.
— Я стараюсь при этом думать о посторонних предметах.
— Вы очень мало об этом знаете.
— Понятно.
— А с другой стороны, мистер Фринтон, те же самые обстоятельства, что побуждают вас к откровенности, и меня не оставляют равнодушным. Я постараюсь, как смогу, ответить на ваши вопросы, если только это не будет грозить мне опасностью. Я просто обязан сделать это. Не мы с вами являемся хозяевами положения.
— Вы принимали какие-нибудь меры, чтобы остановить его?
— Таких мер попросту не существует.
— Вы сказали детям, что моя идея насчет того, чтобы его застрелить, безнадежна.
— Вы и сами это сознаете.
— И все-таки, в чем причина? — спросил майор авиации, делая еще один заход. — Если бы вы объяснили мне, почему вы хотите остановить его, мне было бы легче довериться вам.
— Если я назову вам причину, — безмятежно произнес мистер Бленкинсоп, — вы откажетесь иметь со мной дело.
— Стало быть, это дурная причина.
— Если любая причина, которая вас не устраивает, представляется вам дурной, тогда да, дурная. Что такое «дурная»?
— Понятно.
Похоже было, что мистера Фринтона разговор этот чем-то развеселил.
— Во всяком случае, об одном вы высказались вполне определенно, — сказал он. — Что несколько проясняет атмосферу.
— Я рад, что вы так считаете.
— Как я понимаю, у нас с вами разные причины для того, чтобы сделать одно и то же, и нам не следует действовать наперекор друг другу, но, если верить вам, дело это вполне неосуществимое. Куда мы можем двигаться от этой исходной точки?
— Оно не столь уж неосуществимо.
— А именно?
— Мистер Фринтон, боюсь вы недооценивали ум доктора Мак-Турка. Нет, с вашего разрешения, я, пожалуй, назвал бы это качество хитроумием.
— Сам он, похоже, его переоценил.
— Эта опасность подстерегает любого из нас.
— Что же в нем было такого уж хитроумного?
— Он умел выбрать оружие, хотя и не знал, как с ним обращаться.
