Макс Мах - Сумеречный клинок
Мир, в котором она теперь оказалась, был совершенно не похож на тот, что остался в Але. Здесь, в графстве Квеб — одном из почти сказочных Старых графств, — даже названия для всем известных вещей использовались иные. Холм, гора — сопка, долина — распадок. Вот и замок лорда де Койнера стоял на скалистой сопке, запиравшей распадок и господствовавшей над столбовой дорогой, ведущей куда-то на запад. Кажется, в Квеб, который до недавнего времени назывался Старгородом, и, возможно, дальше, к другим землям и иным чудесам. Ну, а здесь, в замке, не только слова, но и вещи были зачастую совсем не теми, какие ты ожидаешь встретить, исходя из своего, пусть и не великого, жизненного опыта. Здесь женщины и мужчины оборачивали свои головы платками, и вся разница, что у женщин платки цветные, яркие, с вышивками и аппликациями, а у мужчин или черные, или под цвет их «лесным» одеждам, в которых легко скрадываться в лесу и горах, не выдавая чужому глазу — человеческому или звериному — тайны свого присутствия. И луки у них были чудные — большие, едва ли не в рост человека, и короткие копья. Да и прочая утварь в замке, в его палатах и дворах, на стенах и в башнях порой озадачивала, а иногда и удивляла.
А потом их позвали в банную палату, и, освободившись от грязной одежды, Тина вступила в облака ароматного, пахнущего лесом и лугом пара, чтобы ощутить наконец и усталость, скопившуюся в теле, и нежное прикосновение жара, ласкающего, но не обжигающего, вопреки природе.
— Как хорошо! — сказала она.
— И не говори! — откликнулась Адель. — Квебская баня всем мыльням пример для подражания. Недостижимый, к слову сказать…
Тина оглянулась. Сейчас она впервые увидела даму Адель аллер’Рипп без одежды и сильно удивилась. Нагота Ады и впрямь была поразительна: тело ее — в меру женственно и одновременно поджаро, мускулисто, но главное — молодо, словно перед Тиной стояла девушка, а не женщина, годившаяся ей в матери.
— Что, хороша? — насмешливо спросила Ада, перехватив взгляд Тины. — Да не бойся, я не по этой части. Ты, как я догадываюсь, тоже. Так что расслабься и получай удовольствие.
Эту фразу Тина уже слышала, но несколько в иной интерпретации. Если деваться некуда, — рассказывала ночью Теа, — ложись на спину, расслабься и получай удовольствие. Все не так безнадежно, как кажется со стороны. Доставить удовольствие может даже старичок, надо только уметь его получать…
— Уже.
— Что именно?
— Уже расслабилась и почти получаю удовольствие.
— Вот и молодец, и, кстати, можешь называть меня Адой и обращаться на «ты». Заслужила!
— Спасибо, Ада, а… а ты не могла бы рассказать мне о моих родителях, а то я так ничего про них и не знаю? Даже имя мое подлинное мне неизвестно.
— Ну, твоего имени не знаю и я, — возразила Адель. — Ты же слышала, я и о твоем рождении ничего не знала. Так что с этим вопросом тебе лучше обратиться к Сандеру. Но сначала, разумеется, следует одеться. Голые девушки наводят мужчин на совсем другие мысли, чем поиск имен.
— Не такие девушки, как я…
— Любые, — усмехнулась Адель. — А себя, детка, ты еще не знаешь и оттого недооцениваешь.
— Прямо-таки! — вспылила Тина, прекрасно знавшая, что с ней и как, или, во всяком случае, полагавшая, что знает. — Нашла красавицу!
— Ну, не все так мрачно! — отмахнулась Ада. — Время покажет, кто из нас прав, а кто — крив. Давай лучше мойся, а то вон грязью до ушей заросла!
И то верно, зачем в мыльню идти, если не затем, чтобы вымыться? Ну, то есть девочки в приюте рассказывали и о другом применении различного рода терм, мыльных бассейнов, банных теремов и парных покоев — а северные земли на этот счет известны широким разнообразием идей, — но Тина предпочитала думать о бане в прямом и безыскусном смысле слова. И в этом смысле нагретое дерево, благоухающий пар и горячая вода оказались ровно тем, что ей сейчас и требовалось, чтобы не только смыть грязь и пыль долгой дороги, но и сбросить усталость и груз непростых мыслей.
— Ада, извини, — спросила она, решительно отложив разговор о родителях на «чуть погодя», — а это у тебя что?
На левом плече Ады красовалось несколько поблекшее, как бы выцветшее, стилизованное изображение цветка, отдаленно похожего на водяную лилию.
— Забудь!
— Как скажете!
— Никому не рассказывай…
— Что я, дура? — возмутилась Тина. — Одно дело — я спросила, другое — пойти языком молоть.
— Не обижайся, — покачала головой Ада. — Есть тайны неприятные, но есть и опасные. Понимаешь?
— Понимаю.
— Вот и славно… — улыбнулась окутанная паром женщина.
— Ты вот что… — сказала она через пару ударов сердца. — Если еще у кого увидишь… Ну, такой рисунок может быть и у женщин, и у мужчин… или услышишь — он называется «лилия Калли»… В общем, постарайся держаться от нас подальше… Да, да! — грустно улыбнулась Ада. — И от меня тоже. Мы опасные спутники, девочка, вот в чем дело. Но раз уж так сложилось, что мы вместе, то вместе и пойдем. Порознь сейчас куда хуже будет, но дойдем до Ландскруны, и все. Я и сама от тебя уйду, так честнее.
— Ты много сказала, Ада. — Слова звучали мягко, но Тине каждое из них давалось с огромным трудом. — Ты уверена, что не можешь сказать большего? Мне. Сейчас, когда мы одни. Не хочешь? Не можешь? Опасаешься?
— Хочу, боюсь… Какая разница! — махнула рукой женщина. — Расскажу! Куда я денусь… Не сейчас. Хорошо?
— Хорошо, — согласилась Тина, видевшая, что тема эта, как ни странно, доставляет обычно спокойной и уверенной в себе Аде неожиданное страдание. И более того, настроение женщины было отнюдь не безоблачным с того самого момента, как, выйдя на охоту, они услышали — дальний еще — бег охотничьих собак…
ГЛАВА 6
Прошлое и настоящее
Странно, но гостеприимство лорда де Койнера не ограничилось одной лишь баней, дарами замковой кухни — хлебом, скажем, или супом — и возможностью провести ночь под крышей. К вечеру накрыли столы для малого пира, причины для которого — если не считать, разумеется, прибытия весьма сомнительных гостей — не было никакой, ни праздника, ни турнира, ни воскресного дня. Тем не менее принимали путешественников на славу: и винами старыми из замковых погребов обносили без заминки, и шесть перемен по три блюда в каждой, как в лучших домах, сменяли одна другую. И яства, насколько мог оценить Сандер Керст, не только с голоду и не одному ему могли показаться отменными. Они такими и были: медвежатина, печенная с кислыми яблоками, свинина, тушенная со сливами и изюмом, мясной хлеб с чесноком и тмином, карпы, запеченные в солоноватом тесте… От изобилия блюд, их запаха и вкуса, от вина — а здравицы выкликались едва ли не без пауз, — от густого и жаркого воздуха в зале, от музыки и слов, — от всего этого голова Керста кружилась, и перед глазами время от времени возникало сияющее марево. При всем при том он ни на мгновение не утратил контроля над ситуацией и оттого, быть может, отмечал и подмечал много такого, на что иной человек в подобной ситуации внимания бы не обратил.
