Алина Лис - Школа гейш
Обида прогнала возбуждение. Может, лучше вернуться в школу? Сейчас, пока еще не слишком поздно?
— Никуда ты не пойдешь, потому что это опасно и глупо, — не терпящим возражений тоном отозвался мужчина, когда она сказала ему об этом. — Спи.
Она надулась, отвернулась и уставилась на костер. Угли в темноте светились малиновым. И даже если закрыть глаза, какое-то время горели под веками.
А волосы пропахнут костром. Надо бы помыть…
Ее разбудило карканье ворона. Птица сидела на крыше храма, просунув голову в дыру, разглядывала лежащих внизу людей и хрипло каркала, будто ругалась.
Мия вздрогнула и попробовала выбраться из кольца сильных рук, но Джин только крепче сжал объятия.
— Джи-и-ин, — позвала она тихо.
Мужчина проснулся мгновенно, словно и не спал.
— Что-то случилось?
— Дайхиро. Он так и не вернулся.
— Могу его понять. Куда-то топать в такую рань, через туман…
— Он бы пришел!
— Может, проспал? В любом случае тебе надо возвращаться.
Отстиранное от крови кимоно так и не высохло за ночь. Мия, поеживаясь, натянула влажную и холодную ткань и вдруг обратила внимание, что Джин больше не опирается на посох.
— Твоя нога зажила?
Он кивнул:
— Знаешь, такое чувство, что да. Всего за две недели. — На лице самханца было написано искреннее удивление.
Две недели… Неужели она знает Джина только две недели? А кажется, что уже целую жизнь. И хочется знать о нем больше, еще больше. О его семье и детстве. Какую еду он любит? Чем ему нравится заниматься в свободное время? Почему у него вытатуирован тигр? Вчера Мия гладила и изучала пальцами его кожу, и ей казалось, что нарисованный хищник сам подставляет спину под ласки и довольно щурит оставшийся глаз.
Воспоминание о словах «скоро сама узнаешь» неприятно кольнуло. Не доверяет, а сам ждет, что Мия оставит все и уедет с ним.
Кем она будет там для него? Она так и не спросила…
Наложницей? Или игрушкой на пару дней?
Всю дорогу до школы она искала в себе смелость, чтобы задать самханцу этот вопрос. Почему-то вчера в его объятиях на источнике все было так просто, а теперь снова стало так сложно.
Впереди показалась знакомая бамбуковая изгородь. Мия обернулась к Джину. Сейчас она у него спросит…
— Иди. — Он кивнул на школу. — Надо.
За стенами прозвенел гонг, призывающий к завтраку.
— Я буду здесь вечером, — сказал он ей в спину. — Не хочу, чтобы ты ходила по горам одна.
— Я не приду, — буркнула Мия.
Джин усмехнулся:
— Ну, значит, я пару часов посижу под стенами. Надеюсь, обойдется без дождя.
В этот раз она рисковала сильнее обычного. Хоть большинство учениц и наставниц были в столовой, кто-нибудь вполне мог заметить Мию, перелезающую через забор.
Она добрела к домику и, изумленно моргая, остановилась у своего футона.
На нем кто-то лежал, укрывшись одеялом с головой.
— Эй, — нерешительно позвала Мия и попробовала потрясти незнакомца за плечо.
Рука наткнулась на скрученные тряпки. В постели Мии лежала «кукла», сделанная из кимоно, хакама и полотенец.
— Вот ты где! — Голос Кумико за спиной заставил Мию подпрыгнуть.
Дочь самурая воровато оглянулась, прикрыла дверь и набросилась на Мию:
— Хоть предупреждай, если уходишь на всю ночь! Хорошо я догадалась, что тебя не будет.
Глаза Мии округлились.
— Это ты сделала? — Она кивнула на сложенную в постели «куклу».
— Ну а кто же еще, — покровительственно фыркнула Кумико. — Думаешь, я не заметила твоих отлучек? Каждый вечер ведь убегаешь.
— И ты никому не сказала?
Майко оскорбленно надулась.
— За кого ты меня принимаешь? — Она хихикнула. — Надеюсь, он достаточно хорош и стоит того, чтобы так рисковать.
Против воли Мия вспомнила Джина и почувствовала, как по лицу плывет идиотская мечтательная улыбка.
— Он лучше всех, — тихо сказала она. — Спасибо, Кумико.
Новые отношения с Кумико и другими девочками немного пугали Мию. Она, привыкшая к роли одиночки и изгоя, разом стала самой популярной майко в школе. С ней хотели дружить, искали ее внимания, одобрения. Мия старалась быть приветливой со всеми, но что-то внутри нее препятствовало сближению, словно она опасалась удара.
Все любят тех, кто в фаворе и успешен. А Мия, ловя улыбки майко, сразу вспоминала, как легко и безжалостно все они в один момент отреклись от Кумико.
Парадоксально, но дочь самурая стала единственной, кто сумел проломить стену отчуждения, которую Мия выстроила вокруг себя. Получив прощение директора и разрешение продолжить обучение, общительная и активная Кумико легко вернула себе роль лидера. Но в ее обращении к бывшей сопернице теперь неизменно сквозили приязнь и уважение. И Мия, тяжело сходившаяся с ровесницами, вдруг прониклась к Кумико симпатией и доверием.
«Если человек сумел понять, в чем был не прав, раскаялся и изменился, я не смогу не уважать его», — сказал о Кумико Джин. И Мия с ним согласилась.
Вчерашний вечер и сегодняшнее утро показали, что Кумико была достойна доверия.
— Давай разберем эту штуку быстрее, пока никто не заметил, — весело предложила дочь самурая. — Слышала бы ты, как я завралась вечером, покрывая тебя. Ужас! Думаю, Оки что-то подозревает, но она не скажет, если не будет доказательств, не бойся…
Они в четыре руки сложили одежду, скатали футон. Какая-то мысль беспокоила Мию, мелькала на краю сознания. Что-то связанное с ее ночевкой вне школы…
Она все еще пыталась понять, что упустила, когда в комнату вломились Ичиго и Оки с горящими от возбуждения глазами.
— Слышали?! — воскликнула Ичиго. — Директор Такухати поймал ёкая!
— Что ты мне обещал оторвать, ёкай? — Акио лениво качнул подвешенного за ноги пленника.
— Похотливый отросток, — услужливо напомнил тануки. — Но я еще надеюсь, что он сам у тебя отсохнет. Если в мире действительно существует высшая справедливость и действует закон кармы, а я верю в карму, потому что Будда был умным человеком и не стал бы врать в таком важном деле… Так вот, если все это существует, у тебя непременно что-нибудь отсохнет и отвалится.
Опальный генерал посмотрел на оборотня с веселым изумлением и рассмеялся:
— Ёкай, который рассуждает о законе кармы? Тебя в столице можно за деньги показывать.
— За деньги я и сплясать могу, — оживился тануки. — Чур, мне — восемьдесят процентов. Остальные двадцать, так и быть, уступлю. Пользуйся, пока я щедрый.
Такухати не ответил на очередную завуалированную дерзость. Он, прищурившись, рассматривал пленника и словно прикидывал что-то про себя. Наконец пришел к каким-то выводам и кивнул:
