Елизавета Дворецкая - Огненный волк
— Это потому… потому что Оборотнева Смерть ушла, — тихо сказала Милава. — Елова говорила: без нее нас беды найдут.
— Куда же она ушла?
— Боярин увез.
— Какой боярин?
— Ну, что дань собирал.
— Светел?!
Огнеяр резко натянул поводья, и голос его был таким, что Милава совсем пробудилась от своей обессиленной дремы.
— Да, он, — сказала она, подняв голову и с усилием разлепляя веки. — А ты чего? Ой…
Она вспомнила, что Берестень не велел об этом говорить. Впрочем, она не очень испугалась. После Князя Волков даже гнев старейшины рода ее не страшил.
— Зачем Светел ее забрал? — спросил Огнеяр, уже предугадывая истинную причину.
— Не знаю. Он с мужиками толковал. У нас бобров на дань не хватило, а он нас от дани на десять лет освободил. За Оборотневу Смерть.
— На десять лет!
Огнеяр вцепился в волосы у себя на затылке и зарычал — человеческих слов у него не нашлось. Он слишком хорошо знал бережливость Неизмира, недалекую от настоящей скупости. Отказаться от дани на десять лет князь мог только в обмен на что-то действительно ценное для него. Любого оборотня убьет… Трещага…
— Ты чего? — Милава с тревогой заглядывала в его изменившееся лицо, коснулась пальцами щеки, словно хотела разбудить. — Ну, на десять лет. Весной вернуть обещал.
Ничего не сказав, Огнеяр тронул коня, и они поехали дальше. Светела не догнать, да и не он теперь был главной заботой.
В беседе Моховиков опять горел яркий огонь и звучали песни. Вскоре после отъезда Малинки с женихом явились Вешничи — Берестень, Лобан и Брезь. Показав обручье Горлинки, они потребовали отдать им и саму девушку. Теперь с ее головы уже сняли девичью ленту, не приставшую нареченной невесте, и родня шумно праздновала новый сговор. Свадьбу решили играть в последний день Макошиной недели — оставалось всего пять дней. Горлинка была немного бледна и часто украдкой покашливала, но старалась улыбаться и правда была счастлива.
Появления Милавы и Огнеяра поначалу никто не заметил. Она вошла первой в шумную жаркую беседу, беспомощным взглядом окинула веселые, раскрасневшиеся от огня и пива лица родни. До сих пор ей было тяжело нести одной страшное известие, но теперь она ощутила, что перекладывать его на плечи других не легче. Она видела Брезя и Горлинку, сидящих рядом на медвежьей шкуре, нашла глазами родителей Малинки.
— Милава! — окликнул ее Лобан. — А ты откуда? Что так мало погуляли?
— А чего невеселая? — с хмельным добродушием крикнул Взимок, проводивший из рода Малинку и готовый проводить и Горлинку. — Или тоже замуж хочешь? Скоро-скоро и тебе жениха найдем!
— Люди! — дрожащим голосом начала Милава, и шум в беседе разом стал стихать. Все услышали по ее голосу, что у нее небывалые и горькие вести. — Родичи! Беда! Свадьба вся пропала! Князь Волков нам повстречался… Он всех в волков превратил на дороге. И Малинку, и Быстреца, и Липеня, и всех…
Последние слова она едва сумела выговорить, тоска схватила ее за горло и цепко сжала.
— Там, в поле, на льнах… — Милава махнула рукой, не зная, что еще добавить. — Всех. Он сам белый, огромный, а глаза зеленым горят. Он дорогу перебежал. И все. И другие волки их в лес угнали. Вот.
Милава подняла покрывало невесты и подала его бабке Бажане. Среди тишины старуха протянула вперед руки, как слепая, взяла у девушки мокрый от снега и грязный от земли кусок льняного полотна, которым совсем недавно покрыла внучку. И это вернее несвязных слов Милавы убедило ее в страшной сущности произошедшего.
Голова Бажаны вдруг затряслась, лицо сморщилось, рот скривился. Помутившийся взгляд ее нашел Огнеяра за спиной Милавы, и она страшно закричала, завыла, как волчица над погибшими детенышами:
— Ты! Ты, оборотень проклятый! Ты наших детей погубил! Горе наше на тебе! Будь ты проклят вовек, умойся слезами твоя мать, родившая тебя на горе свету белому! Поди прочь, к черным навьям[79], ты, оборотень, беда наша! Будь ты проклят меж людьми! Обрушься Перунов гром на тебя, терзай тебя Мара и Морок[80], изгложи тебя лихорадка, подавись камнем, захлебнись в своей крови! Оборотень! Оборотень!
Старуха трясла головой, топала ногами, била себя в грудь, зажав в руке рваное покрывало, выкрикивала проклятия, давясь слезами. Закричали женщины, поверив в страшное несчастье, дико завыла мать Малинки, разом лишившаяся троих детей, билась головой о камни очага, призывая чуров и упрекая их в том, что не защитили ее дочь и сыновей.
А мужчины разом приступили к Огнеяру, сжимая кулаки, держась за ножи на поясе. На их лицах была непримиримая враждебность, и это вдруг так ясно напомнило Милаве обступившую их волчью стаю, что она тихо вскрикнула, подалась назад и прижалась к Огнеяру, закрывая его от подступающих мужчин. Закусив губу, Огнеяр хотел передвинуть ее к себе за спину, но Милава не поддавалась. Теперь и она поняла, что их ждет еще один бой.
— Нет, это не он! — отчаянно выкрикнула Милава, перебивая вой, причитания и проклятия. — Он не виноват! Он меня спас! Я бы тоже превратилась! Он не с ними!
— Отойди! — Брезь прорвался вперед и протянул руки к сестре, но Милава только крепче прижалась к Огнеяру. — Отойди от него! Он — оборотень!
— Не он виноват, а Князь Волков! — торопливо и горячо твердила Милава. — Сами подите посмотрите, там на поле следы остались и кони зарезанные! У него следы с ладонь, сразу найдете! Там был Князь Волков!
— Может, и был Князь Волков, да только кто его навел на свадьбу! — с угрюмой твердой убежденностью сказал Долголет. — Он ведь давно про свадьбу знал! Он — оборотень, волчий выродок, он волков навел на наших! Осиной его, и вся недолга!
Огнеяр молчал, только переводил взгляд с одного лица на другое. Его обвиняли в том, что он оборотень, и он не мог ответить «нет».
— Отойди, дочка! — с родительской властью и глухой угрозой в голосе проговорил Лобан.
Огнеяр взял Милаву за плечо и попытался оторвать от себя, но она не шелохнулась. Огнеяр прикрыл ее от волков, а теперь только она могла прикрыть его от гнева родичей. Пока она с ним — его не тронут.
Но в двух шагах от порога, возле которого застыли Милава и Огнеяр, грозная стена остановилась. Все то, что заставляло обвинять Огнеяра в несчастье, заставляло и бояться его. Он был один против многих, но его сила была больше человеческой. Прямого взгляда Огнеяра, горящего Подземным Пламенем, никто не выдерживал, никто не решался сделать первый шаг.
— Да, — сказал наконец Огнеяр, и слова его падали, как тяжелые камни в воду. — Оборотень я. Пусть кто другой от своей шкуры отпирается, а я не стану. Только и Князю Волков, людоеду старому, я не товарищ.
