Останься со мной (СИ) - Ершова Алёна

На пике удовольствия он проснулся, поймал то искрометное ощущение, когда тело рассыпается на миллиард частиц и потом, вопреки всем законам физики, собирается вновь. Улыбнулся ночному октябрьскому небу и взъерошил отросшие волосы.

«Не сожрут, подавятся», — твердая, как путеводный камень, мысль окончательно пробудила. Мысли, еще вчера занятые совсем другим, потекли в ином ключе. Оган достал наливное яблочко, напитал его своей магией, кинул на серебряное блюдечко и произнес:

— Покажи мне, что известно о поповиче Павле Смирнове?

Смирнов провел ночь не так ярко и весело, как Оган. Сначала с ним связался осведомитель, но ничего принципиально нового о Велимире не рассказал. Разве что поведал, как тот надорвался на одной из операций, и с тех пор магия питалась исключительно его жизненными силами. Это по крайней мере объясняло мотив. Потом пробился негодующий отец, но только услышал, что на самом деле князь Горыныч не в Тмутаракани, как сообщили все источники, а буквально под самым носом приказал немедленно избавиться от противника. Вот так просто, будто Павел не офицер при исполнении, а Оган не князь, имеющий законные права. Сдержанно попрощавшись с отцом и пообещав все уладить, Павел прочел отчет с участка. Как и следовало ожидать, Весея сорвалась. Правда успела бросить лишь одно проклятье и то на поповича, а у тех, как известно, у всех зеркальце зачарованное на груди висит. Зеркало в пыль, ягу ее же ворожбой и накрыло. Чисто, комар носа не подточит. С защитником сложнее будет, да и не его это забота, а Огана. Павел запросил информацию по князю Тмутараканскому и Алатырскому. Женат. Не невеста значит Василиса, а жена. Интересно, когда успел, и знает ли царь Василий? Вряд ли. Тут одно из двух: или отношения со змеичами налаживать, или дочь под Навь подводить. Значит, в чей-то идеальный план вмешалась госпожа Судьба. Стоит ли тогда вставать у нее на пути и тасовать колоду? Или все же попробовать сыграть теми картами, что выпали? Вдруг они не хуже, чем у соперников, что вслепую поднимают ставки.

Утро следующего дня выдалось морозным. Перед портальной избушкой Павел отдал Огану бумаги.

— Я обе фамилии поставил. Твою и ее девичью в скобках, чтоб наверняка, — слова сказаны и услышаны. Наследник Алатырского высокого феодала знает, кто перед ним.

— Благодарю, сочтемся. Такие вещи не забываются, будущий родич, — и эти слова услышаны. И гораздо больше понято, чем сказано.

— Пойдем, — Павел первый вошел в избушку, — у нас будет не так много времени, надеюсь, твоя Василиса увидит костер. И надеюсь, она стоит тех перьев, что сегодня тебе вырвут.

— Стоит, — фыркнул Оган в спину поповичу.

На этот раз их встречали витязи Северовой заставы. Именно они должны были дать добро на разведение огня у Калин-Моста. Долго не спрашивали, что и зачем. Взяли пошлину серебром и отошли в сторонку. Оган заметил, что они делают ставки. Огляделся в поисках старухи-чудки, не нашел ее и посетовал: — Не так я представлял себе защитников Гардарики от нежити, — проворчал он, складывая из хвороста костер.

— Раньше Застава и впрямь была сильна, — Павел сложил руки на груди и глядел на серое марево Нави, — но времена меняются. Магия слабеет, законы признают право умертвий на существование. И уже никто не смотрит, прорвались они с той стороны или просто не смогли уйти, как эта самая Фекла.

— Ты узнал ее имя?

— Я у всех их спрашиваю имя... без него нельзя провести ритуал. Ладно, князь, зажигай свой костер.

Огонь вспыхнул ласково и резво. Зашипела мерзлая земля, запарил снег. Хороший вышел костер, яркий, живой. Но прогорела одна кладка дров, другая, проклюнулась на черной земле молодая зеленая травка, а Василиса все не шла.

«Ну же, любимая, давай, иди сюда на свет. Я жду тебя. Иди ко мне. Останься со мной. Василиса!»

Он скорее почувствовал ее, чем увидел. Закричал мысленно, что есть мочи, кинул в огонь, нет, не сухие ветви, а свою магию. Кругом запахло летней степью и жженой карамелью.

«Попович! Сзади!» — услышал он далекий голос Василисы. Крутанулся и увидел Павла с серебряным кинжалом в руке, а в шаге от них летучий отряд упиров царя Василия.

----

[1] Малахайка — коническая меховая шапка с большими ушами.

Глава 14, в которой все заканчивается хорошо

Зеркало давно показывало лишь отражение, а Василиса так и продолжала сидеть молчаливая и нагая, с прямой, словно палка, спиной. То, что она увидела сейчас… Нет, то, что она пережила, осознавалось с трудом. Голова наполнилась гулом. Ни одной дельной мысли, сплошной прибой. Макошь тоже молчала, сидела у резной прялки да тянула едва видимую нить. Василиса поднялась, оделась, взяла меч и вышла во двор. Словно кукла шарнирная. Шаг, шаг, поворот, калитка. Что может быть проще? Углубиться в лесную чащу, затеряться среди душ и не помнить то, что пришлось пережить.

— Что дальше-то делать?

Морозный воздух затянул душу тонким искристым льдом, притупил все сжигающее отчаяние. Василиса оперлась рукой о калитку. Бросила взгляд на запястье. Пусто. Она подняла вторую руку, даже пальцами прошлась по ней. Нет шнурка. А в бане он был!

Память тут же показала мост и проклятье, брошенное в Велимира.

— Так что же получается, это все наяву со мной было?

«Было, и не раз, — подал голос меч, — И продолжится, пока ордалию не пройдешь. Ты сама просила суд богов. Вот он.

— Ты был там тогда со мной! Ты оставил меня! Я звала, а ты не пришел! И в другой раз… Боги, я помню, как он рвал меня, пытаясь насытиться. Сколько раз я выводила Велимира к мосту? Сколько раз видела смерть Огана? Сколько раз умирала сама?! Но раз я жива, значит и все остальные тоже. — Ноги подкосились. Василиса в ужасе отшатнулась от леса. К горлу подступила истерика. Теперь под каждой ветвью ей чудилась тень упира. В каждой инистой ветке кинжал поповича.

Василиса осела наземь и закрыла лицо руками. Было такое чувство, словно Навь растерзала ее на куски, разбросала плоть по снежным лесам и полям. Да так, что не собрать себя более, сколько не ищи. Кощъ молча ждал. Он не умел утешать и впервые за долгую жизнь сожалел о том. Он ранее не видел, как проходят ведьминские инициации и не ведал каково девчонкам после испытаний Двуликой. Одно он знал наверняка: ведьма, опустившаяся на самое дно своей души и сумевшая, поднявшись, увидеть свет, достигает небывалой мудрости. А значит небывалой силы. Так же Кощъ знал, что он, как всякий мужчина, может помочь, защитить, оградить советом. Но поднять голову к свету ведьма должна сама.

«Считается, что все минувшее, настоящее и будущее уже случилось в Нави, при том не единожды, — произнес он, когда всхлипы стали тише, — Навь — это не только и не столько мир мертвых. Навь — это сосредоточие множества путей. Моры ходят по ним и не теряются. Они знают, что время похоже на клубок, ссученный из множества нитей, и умеют потянуть нужную, дабы видеть в какой момент ступить на нужную тропу и когда с нее сойти. Они могут попасть в любой день, в любой сон, к любому существу. Чужие сны для мор, как двери во времени и пространсве. Вспомни, ты ведь видела свадьбу моей дочери, и меня видела, но как если было это тысячу лет назад?»

— Я думала, мне Василиса показала.

«Ха, — усмехнулся Кощъ, — я нашел в твоей памяти такую штуку — синематограф. Ни грана магии, только свет и картинки. Но тут не так, ты видела прошлое, потому что ступила на нужную тропу. Дочь моя тоже была морой. Она показала тебе путь, но пошла по нему ты сама. Так же делает и Двуликая. Однако Навь коварна. Все, что не происходит тут, одновременно и происходит».

— Значит, Велимир действительно хотел стать упиром?.. А я могу вернуться в прошлое, присниться ему и отговорить?

«Боюсь, что нет, девочка моя. У каждой дороги есть не только конец, но и начало. Раз ты стоишь здесь, значит, начало у этой истории — именно желание твоего жениха стать упиром. Не будь этого, не было и тебя. Здесь. И сейчас».