Нихилени (СИ) - Ойтен Мирланда

Слуги принесли Ан стул с высокой спинкой, приборы, серебряное блюдо и салфетки. Меркий был вынужден признать, что ему это не видится. Ан действительно сидела с ним за одним столом. Даже больше: она сидела ближе к Госпоже, чем он. И, если верить словам Госпожи, двух женщин связывало родство. Последнее уж точно не возможно. Они настолько непохожи, что если какое-то родство и есть, наверняка не кровное. А свойство вовсе не то же самое, что кровные узы.

— Куда ты направляешь? — спросила Госпожа, совершенно утеряв интерес к Меркелу. Ан настороженно смотрела, как слуги накладывают ей птичьи тушки и поливают их сладкой подливой. Потом так же настороженно взяла из рук виночерпия бокал с вином. Меркий со злорадством отметил, что она явно не привыкла к такой роскоши.

Ан молча отпила вино и посмотрела на Госпожу.

— Куда идётся, — Ан пожала плечами и отпила вино. Равнодушно. Меркелу захотелось возмутиться таким пренебрежением к отличному вину.

— И куда ты идёшь теперь?

— На Карьеры, — после паузы сказала Ан. — Наверное. Я ещё не решила. Думала туда зайти, пока ещё тепло. Папа меня туда часто возил. Потом уйду в Старый город, наверное.

— Так ты пришла не ко мне?

Госпожа и Ан несколько секунд смотрели друг на друга.

— О тебе я узнала всего несколько дней назад и решила, что это самозванка.

— Самозванка? — Госпожа словно ожидала другой ответ.

— Разумеется.

Они снова замолчали. Госпожа отвела от Ан рассеянный взгляд и посмотрела на Меркия. Тот замер, не решаясь пошевелиться. Госпожа качнула головой, словно очнулась ото сна и внимательно посмотрела ему прямо в глаза.

Всегда добрые лиловые глаза стали ледяными. Не смотря на то, что губы Госпожи по-прежнему улыбались, Меркий почувствовал себя маленьким, брошенным и покинутым. Тело заныло и покрылось холодной испариной. Он внезапно вспомнил, как его били, как волокли по грязи под проливным дождём…

— Друг мой, ты не мог бы нас оставить? — голос Госпожи лишился привычной мягкости и тепла.

— Да, разумеется, — Меркий чуть не уронил вилку. Он поспешно и нервно положил приборы около тарелки и вскочил на ноги. — Доброго вечера вам, милостивая госпожа.

Ответом ему был кивок. Меркий попятился от стола, развернулся, и быстро прошел на едва гнущихся ногах к двери. Его сердце бешено колотилось, пустая глазница болела и зудела. Он поневоле вжал голову в плечи, словно вот-вот его ударят сзади. Уже выходя он на мгновение оглянулся.

Госпожа потеряла к нему всякий интерес и отвернулась к Ан.

Двери закрылись.

20

Когда дверь закрылась, Красавица наконец-то перестала улыбаться.

— Здравствуй. По-настоящему, здравствуй.

Ан кивнула и протянула ей руку. Красавица взяла её и сжала ладонь сестры.

— Здравствуй. А ты почти не изменилась.

— Почти? Всё-таки, изменилась, да?

— Да, изменилась. Правда, думаю, я сильнее.

Сестра задумчиво наклонила голову. Её локоны, словно живые, зашевелились, перемешались и снова замерли на плечах.

— Ты вообще на себя не похожа. Что у тебя с лицом?

— Украшение, чтобы никто меня не узнал. — Ан поскребла подбородок и посмотрела в лиловые глаза сестры. — Как тебе?

— Ужасно. Ты сама на себя не похожа. Я только глаза узнала и это имя, Ан.

— Ну… Какая жизнь, такое лицо. Некоторые всё ещё могут узнавать наши лица. А кто будет вглядываться в такое лицо и запоминать его черты?

— Наверное, больно их делать? Как часто приходится их обновлять или ты придумала, как не давать им заживать?

— Раз в полгода, на самом деле. Главное, содрать первые две болячки. Можно ещё огнём, от него следы тоже долго заживают.

Ан посмотрела на тарелку, словно её снова заинтересовали тушки птиц. Плохо, что Меркий ушел. Она бы предпочла, чтобы он остался. Всё случилось слишком быстро, а она была не готова к такому развитию событий. Она не знала, что ждать и что говорить. Ан никогда не понимала, как правильно хитрить, льстить и убеждать людей, особенно если единственное, что ты чувствуешь по отношению к собеседнику лишь страх и подозрения.

Нет, не страх. Ан вспомнила лицо отца. Она уже едва помнила его черты, скорее ощущение огромного родного человека, его голос и знание, что она его узнает в любой толпе без каких-либо сомнений. Отец говорил, что она ничего никогда не боялась и не будет бояться.

…это всё слишком сложно, непонятно, запутанно и лживо. Вот если бы понадобилось кому-нибудь проломить голову — другое дело. Последнее время она в этом преуспела. Отец был бы в ужасе от того, кем она стала.

— Я рада тебе, — сестра сошла со своего высокого кресла и села на гостевой стул рядом с Ан.

— Я ещё не знаю, что чувствую, — честно призналась Ан. От сестры пахло розовой водой и чем-то пряным. Отвратительный запах. Она всегда считала розы отвратительными и пошлыми цветами. Розы и их очень опасные шипы! Ха. Если бы Ан сравнивала себя, она бы предпочла боярышник с его огромными по-настоящему опасными шипами.

Её желудок сжался и заплясал. Комок тошноты подкатился к горлу, и Ан отвернулась к двери.

— Ты не рада меня видеть, — спокойно констатировала сестра.

Ан замотала головой.

— Я не ожидала увидеть именно тебя.

— Но мой герб… Я его велела повесить его на доме и на всех пограничных столбах, чтобы если кто-то из семьи остался, они могли узнать меня.

Ан пожала плечами.

— Я подумала, что ты самозванка. Я думала, ты умерла. Ну, тогда, в городе. А потом…

— Что потом?

— От тебя не было ни весточки. Я слышала о том, что кто-то… похожий на тебя помогал твоему отцу, когда он начал собирать армию. Помнишь, тогда, через десять лет.

Красавица внимательно ждала продолжения. Ан внезапно услышала, как в окно что-то стучится. Она посмотрела на стекло и увидела птицу. Красавица повернула голову следом.

На узком металлическом карнизе окна сидела птица и пыталась что-то выковырять из щели.

— А в городе их до сих пор нет.

— Только в центре. В остальных местах природа взяла своё. Удивительно, как быстро они забыли о том, что это было царство людей.

Ан пожала плечами.

— А что им помнить-то, у них ни памяти, ни мозгов.

— Ты не изменилась, — засмеялась Красавица. — Меркий сказал, что ты нашла его прямо в центре.

— Не прямо. Чернорясые не успели до него дойти.

— И спасла жизнь случайному встречному. На тебя не похоже.

— Я такая суровая?

— Непримиримая. Строгая. Холодная.

— Никогда себя такой не чувствовала.

— Ты сказала, что слышала про меня. Или кого-то, похожего на меня, — напомнила Красавица.

— Да, — Ан посмотрела ей в глаза. — Ты ведь знаешь, твой чем твой отец занимался После?

Несколько секунд Красавица молчала. Потом кивнула. И не отводя взгляда от Ан добавила:

— Я ему помогала в этом. Возможно, ты вправду слышала именно обо мне, хотя я и была не той фигурой… чтобы обо мне много говорили. Я, в конце-концов, всё ещё была трусихой и не очень умной.

Ан пожала плечами.

— Возможно, я слышала и о тебе.

21

Ан стояла в условленном месте и ждала. Письмо лежало в нагрудном кармане, в рукаве нож, а под курткой пистолет. Свет давал небольшой фонарь, который Ан поставила на перевёрнутую урну. Когда-то здесь был парк, но о былой красоте напоминали только развороченные камни дорожки, остатки бетонной лавочки и урна. Где-то вдали время от времени на ветру покачивался старый фонарь. Ан слышала, как остатки железного плафона задевали стойку.

Без доспехов или хотя бы примитивной защиты она чувствовала себя голой и уязвимой. Хотя Кел пытался сделать из нее бойца, Ан прекрасно осознавала, кто она такая. Какая там кровь отца! Иногда Ан казалось, что от отца ей досталось только упрямство.

Нос беспокойно вдыхал и выдыхал воздух, пытаясь учуять мягкую сладость, предвещающую приближение серых тварей. Ветер дул, как ей казалось, крайне удачно — со стороны реки. Если что, она успеет почувствовать приближение не только серых тварей, но и людей.