Джон Толкин - Властелин Колец
— Какая жалость! — вздохнул Бильбо. — Я охотно взглянул бы на него ещё разок. Но нет, что за глупость! Ведь именно для этого ты и уходил, отделаться от него, не так ли? Но всё это так запутанно, потому что сюда приплелось множество других вещей: и приключения Арагорна, и Совет Светлых Сил, и Гондор, и всадники, и южане, и слоны… ты действительно видел одного, Сэм?.. и пещеры, и башни, и золотые деревья, и небеса знают, что ещё. Очевидно, я вернулся из моего путешествия слишком прямым путём. Думаю, Гэндальфу следовало немного показать мне окрестности… Но тогда распродажа кончилась бы прежде, чем я вернулся, и на меня свалилось бы ещё больше хлопот, чем в тот раз. Да и в любом случае, теперь слишком поздно; и на самом-то деле я считаю, что гораздо уютнее сидеть здесь и слушать обо всём об этом. Камин здесь такой приятный, и еда очень хороша, и эльфы тоже тут, если захочешь их видеть. Чего ещё можно желать?
Дорога вдаль и вдаль ведёт
С порога, где начало ей.
Но впереди конец мелькнёт,
Другие пусть идут по ней!
Пусть новый путь они начнут,
А я уже устал шагать.
Хочу туда, где мирно ждут
Вечерний отдых и кровать.
И, пробормотав последние строки, Бильбо уронил голову на грудь и захрапел.
Вечер сгущался в комнате, и огонь разгорался яснее; друзья смотрели на Бильбо, пока он спал, и видели улыбку на его лице. Некоторое время они сидели молча, потом Сэм, оглядывая комнату и пляшущие на стене тени, тихонько произнёс:
— Не думаю, мистер Фродо, что он много написал, пока мы отсутствовали. Он теперь даже не захотел записать нашу историю.
Тут Бильбо, словно расслышал это, открыл глаза и выпрямился.
— Понимаете ли, я стал таким соней, — сказал он. — И когда у меня есть время писать, мне по-настоящему нравится писать только стихи. Я всё хотел спросить, Фродо, мой дорогой, не согласишься ли ты немного прибрать здесь всё, прежде чем уйдёшь? Собери все мои заметки и бумаги, и дневник тоже возьми, и захвати их с собой, если хочешь. Понимаешь, мне не хватает времени, чтобы разобрать всё это и расположить, как надо. Возьми на помощь Сэма, а когда подколете всё по порядку, возвращайтесь, а я прогляжу. Я не стану особенно придираться.
— Конечно, я сделаю это! — сказал Фродо. — И разумеется, я скоро вернусь. Теперь это совершенно безопасно. Сейчас есть настоящий король, и скоро он приведёт дороги в порядок.
— Спасибо, мой дорогой преемник! — растроганно сказал Бильбо. — Это снимет такой груз с моих мыслей.
И с этими словами он опять заснул.
На следующий день Гэндальф и хоббиты простились с Бильбо в его комнате, потому что на дворе было холодно, а затем они распрощались с Элрондом и всеми его домочадцами.
Когда Фродо стоял на пороге, Элронд пожелал ему счастливого пути, благословил и сказал:
— Я думаю, Фродо, что, может быть, тебе не понадобится возвращаться, если только ты не придёшь очень скоро. Потому что примерно в это время года, когда листья пожелтеют перед тем, как опасть, встречай Бильбо в лесах Шира. Я буду с ним.
Этих слов больше никто не слышал, и Фродо сохранил их для себя.
Глава VII
Возвращение домой
Наконец хоббиты повернулись лицами к дому. Они стремились поскорее снова увидеть Шир, но сначала ехали довольно медленно, потому что Фродо было не по себе. Когда они добрались до Брода через Бруинен, он задержался и, казалось, медлил въехать в поток, и друзья заметили, что на какое-то время глаза его, по-видимому, перестали замечать их и окружающее. Весь этот день Фродо молчал. Это было шестое октября.
— Тебе больно, Фродо? — тихо спросил Гэндальф, ехавший рядом с ним.
— Есть немного, — отозвался тот. — Это моё плечо. Рана ноет, и память о тьме так тяжела. Сегодня минул год с тех пор.
— Увы! Некоторые раны нельзя залечить полностью, — сказал Гэндальф.
— Боюсь, что так обстоит дело с моей, — ответил Фродо. — Тут нет настоящего возвращения. Хоть я и приду в Шир, он не покажется мне прежним, потому что я уже не тот. Я ранен кинжалом, жалом и клыком, и долго нёс бремя. Где найду я покой?
Гэндальф не ответил.
К вечеру следующего дня боль и беспокойство прошли, и Фродо снова повеселел, повеселел так, словно он не помнил черноты прошлого дня. После этого их путешествие продолжалось хорошо, и дни быстро проходили, потому что они ехали неспеша и часто медлили в прекрасных лесах, где листва алела и желтела в осеннем солнце. Наконец, они добрались до Заверти; дело шло уже к вечеру, и тень горы чернела на тракте. Тогда Фродо попросил их ехать быстрее, и он не взглянул в сторону горы, а проехал сквозь её тень с опущенной головой и тесно запахнувшись в плащ. Этой ночью погода переменилась. С запада пришёл ветер и принёс дождь, и жёлтые листья порхали в воздухе, словно птицы, и ветер дул громко и резко. Когда они добрались до Старолесья, сучья уже почти оголились и плотная завеса дождя скрыла холм Бри от их взора.
Так и вышло, что под конец бурного и мокрого вечера в последний день октября пятеро путников поднялись по тракту к Южным воротам Пригорья. Ворота были крепко заперты, и дождь бил в лица друзей, и по быстро темнеющему небу неслись низкие тучи, и хоббиты несколько приуныли, потому что ожидали более радушного приёма.
Они долго звали, наконец вышел привратник, и они разглядели, что тот держит большую дубину. Привратник смотрел на них со страхом и подозрением, но когда увидел, что это Гэндальф и что его спутники — хоббиты, несмотря на их странную одежду, он просветлел лицом и приветствовал их.
— Входите! — пригласил он, отпирая ворота. — Не станем обмениваться новостями здесь, в холоде и сырости. Разбойничий вечерок. Но старина Барли, без сомнения, радушно примет вас в "Пони", и там вы узнаете обо всём, что здесь слышно.
— И там же ты попозже ты услышишь всё, что мы скажем, и даже больше, — рассмеялся Гэндальф. — Как поживает Гарри?
Привратник нахмурился.
— Ушёл, — коротко бросил он. — Но лучше спросите Барлимана. Вечер добрый!
— И вам вечер добрый! — ответили они и въехали в ворота, а потом заметили, что позади живой изгороди сбоку от тракта был выстроен длинный низкий барак, из которого высыпало довольно много людей, изумлённо уставившихся на них поверх ограды.
Проходя мимо дома Билла Осинника, путники увидели, что живая изгородь здесь потоптана и запущена, а все окна заколочены досками.
— Думаешь, ты убил его тем яблоком, Сэм? — спросил Пин.
— Я не настолько полон надежд, мистер Пин, — ответил Сэм. — Но я охотно узнал бы, что сталось с тем бедным пони. Он не раз приходил мне на ум, и волчий вой, и всё прочее.
