Журнал Если - ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №3 2008 г.
На танцпол выбежали две красотки из подтанцовки. На лицах – светящиеся маски, а трико расписаны длинными продольными полосами.
Мир вокруг меня состоял из цветных нитей, плывущих, качающихся, дрожащих, бьющихся в такт с подземными барабанами. Тьма и ритм.
Оставалось придумать, как это можно сфотографировать. И кое-что поважнее.
Вход в метро казался разинутой пастью. Люди огибали меня, спешили во мрак. Я последовал за ними.
С недавних пор ступени эскалатора тоже стали подкрашивать флюоресцентом. Тлеющие столбики ламп только мешали – света они почти не давали. Голубые перила, а между ними – оранжевые полоски ступенек, как рельсы и шпалы, уходящие вниз. Темные силуэты людей. Цветные нашивки на плечах, спинах, локтях. Неразличимые лица.
На платформе стоял наряд одноглазых. Они проводили меня внимательными взглядами сквозь приборы ночного видения. Интересно, как я выгляжу в инфракрасном диапазоне?
В вагонном сумраке покачивался лес темных голов. Я проехал до «Китай-города».
На выходе подошел к таксофонам.
– Господина Смирягу, пожалуйста!
В трубке заиграла та же мелодия, что сопровождает все рекламные ролики «Технопарка».
– Слушаю. – Голос был не грубым, скорее, матерым.
– Господин Смиряга? – спросил я, закрыв шарфом трубку. – Андрей Тягаев попросил меня встретиться с вами и передать один предмет. Вы свободны сегодня?
– Подъезжайте, – сказал собеседник.
– Не-е, мы так не договаривались! – капризно ответил я. – Андрей совсем, что ли, очумел? Не можете сами приехать, так пришлите кого-нибудь.
– Где встретимся? – спросил Смиряга, начальник отдела безопасности центра, где работали Дрюха и Карен.
– Сегодня в одиннадцать, в клубе «Вечная тьма» на Таганке. Я забронирую столик на ваше имя.
Не дожидаясь ответа, я нажал на рычаг. И сразу набрал второй номер. Там не играла музыка. Трубку сняли с невнятным «алло».
– Карен Саарян кое-что для вас приготовил, – сказал я. – Вы еще заинтересованы?
– Да, – сухо ответил ничем не примечательный голос. – С кем имею честь?
– После одиннадцати вечера из клуба «Вечная тьма» выйдет человек по фамилии Смиряга. Можете попросить у него то, что вы ищете.
– Вы меня с кем-то путаете, – поскучнел собеседник.
– Значит, файл «Фотогорение» возвращается домой. Несколько секунд в трубке был слышен только шорох статики.
– Что хотите за информацию?
– Если все получится, тогда и обсудим, – сказал я.
– Разумно.
Я повесил трубку и быстро ушел от автомата, то и дело оглядываясь. Паранойе только дай волю!
Турбюро, где работал Миха Никольский, занимало целый этаж в офисном здании на Покровке. К Механику я приезжал по два-три раза в месяц. Здесь ничего не изменилось – в меру бестолковые, но предупредительные девчонки-менеджеры опять попытались отправить меня за рубеж. Или у меня внешность такая незапоминающаяся?
Механик вышел из недр офиса и увел меня за собой. Он отпустил длинные волосы и вид имел слегка потусторонний. В расстегнутом вороте побрякивали висящие на тонкой цепочке крестик, полумесяц, звезда Давида и какая-то тантрическая штучка.
– Потрясающая новость! – сразу решил поделиться он. – Только, чур, не смеяться! Ты слышал, что старообрядцы вообще отказались от искусственного освещения?
– Это от какого – от искусственного? – не понял я. – От ламп дневного света, что ли?
– От любого рукотворного, – наставительно сказал Механик. – Свет – от Бога, и не нам за Божьи дела браться! Они молятся, и у них светло!
Я постарался не смеяться, потому что пообещал.
Тут его позвали к телефону.
Молчаливый сын Механика, которого тот частенько забирал с продленки к себе на работу, сидел за столом у окна и никак не реагировал на нашу болтовню. Вытянув губы трубочкой, он склонился над альбомом, куда перерисовывал с календаря турецкий отель. Городушки из кубиков выглядели вполне законченными, и мальчишка уже взялся за небо. Выбрал из большого набора коротенький серый карандаш, оставил в углу свободный кружок солнца, и начал не слишком умело заштриховывать все вокруг.
– Давай покажу, как…
Механёнок охотно отдал карандаш мне.
– Смотри, закрашиваем равномерно все небо…
– А солнце? – возмутился мальчишка.
– Не спеши! – я закончил и взял ластик. – А теперь – вот так, только слегка, не нажимая…
В относительно ровном сером небе появилась круглая светлая проплешина.
– Ух ты! – детскому восторгу не было предела. – Как настоящее!
Вернулся Механик, озабоченно глядя на часы.
– Извини, – сказал я. – Давай… и я побегу.
– А подождать можешь? – спросил он, думая о чем-то своем. – Или лучше – пойдем со мной. А то уже без одной минуты!
Он завел меня в пустой кабинет, задернул шторы, не включив света, и достал из шкафа молельный коврик. Что-то новое.
– Сейчас ты увидишь простой, но веский довод, – заявил Механик.
– В пользу чего? – спросил я, но он не ответил.
Механик ослабил узел галстука, расстегнул пиджак и опустился на колени, повернувшись лицом к окну.
– Дева Мария, несущая нам благость и успокоение! Иисус, сын ее, принявший наши грехи! Аллах, великий и всемогущий! Изида и Один, Ра и Кетцалькоатль! Не оставьте нас во тьме, детей ваших грешных!
Я понял, что для закупки реактивов и фотобумаги мне пора подбирать другого дилера.
Механик не прерывал своей страстной молитвы. Он плотно прошелся по греческому и северному пантеону, надолго застрял в Индии, поблуждал в Латинской Америке, и все это представление выглядело бы не только смешным, но и противным, если бы Механик не начал светиться. С каждым новым словом, с каждым искренним обращением темная комната становилась чуточку светлее. Он просил за себя и близких, за друзей и врагов, за страну и мир. Яхве и Иштар, Перун и Инти внимали его призыву. Свет струился из его рук, лепестками разлетался по комнате, отбрасывая случайные блики, меняя цвет от розового и золотого до голубого и фиолетового.
Я жил, не задумываясь, почему любые храмы чуть светлее остальных зданий. Почему заряженные амулеты – «светики», которые в киосках можно было взять на сдачу с пива, – могли на несколько минут осветить небольшое пространство вокруг себя. Почему во всех крупных фирмах обязательно присутствовал мелкий служка какой угодно конфессии, проводя время в молитвах и поддерживая «субъективный фактор». Всё это мне казалось естественным, я не помнил другого.
И, наверное, не так важно было, к кому обращался Механик, коли его искренность притягивала свет.
