Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 3. Кости сновидений
На рассвете встаю и я. Наша средняя встаёт вместе со мной, если только минувшим днём не набегалась сверх меры. Тогда я позволяю ей немного понежиться в постели. Похлопотать по дому я могу и одна, без помощников. Настоящего хозяйства у нас нет, лишь то, что нужно для прокорма семье из пяти человек, так что обязанности мои не велики и не обременительны. Кроме того, я всё-таки немножко ведьма. Маленькие скромные хитрости: приказать воде вскипеть, указать пыли за порог, отогнать насекомых несколькими словами, повторяемыми в определённой тональности во время троекратного обхода огорода либо дома противосолонь… наговор "от вредителей" приходится возобновлять не реже двух раз в неделю, но это – сущая мелочь.
Поднявшись, я готовлю. Сколько мы здесь живём, я, кажется, ещё ни разу не повторилась, ни разу не поставила на стол что-то в точности такое же, как съеденное раньше. Походы в лес за тем, что годится в пищу – одно из моих излюбленных занятий. А для знающего повара в супе будут кстати и щавель, и крапива, и листья дикой смородины, и многое такое, о чём горожане слыхом не слыхивали. Клёны дают густой сироп для приготовления сластей и варений; десятки видов грибов, от опят до белых, от шампиньонов до сыроежек, от строчков до маслят, гостят на нашем столе в самых разных сочетаниях и под самыми разными соусами. Даёт лес также мелкую дичь, ту, что можно выловить силками. Крупного зверя – оленей, кабанов, лосей – промышляет уже муж. Но не так часто, как мог бы. Нужды нет. Съестного и так предостаточно.
Правда, первое время он шарахался от жареных мухоморов, шашлыков из гадюки и прочих необычных блюд, но потом, принюхавшись и распробовав, начал сметать всё, что я ни подам. Как ведьма, я отлично знаю девять способов сделать из простой крольчатины медленный яд – и ничуть не хуже знаю, как вытянуть вредоносные соки из тех же мухоморов.
Но довольно хвастовства. Оно никому не к лицу, а хозяйке дома – меньше, чем кому бы то ни было. Нахваливать её должны другие: живущие в доме и зашедшие на огонёк гости. Да и не обо мне одной речь.
…когда весь дом уже вкусно благоухает, а с рассвета проходит около часа, на запахи поднимается мой младший. Нельзя сказать, что он мой любимчик, просто четыре года – это возраст, в котором дети требуют особого присмотра. Чуть зазеваешься, глядь, а он уже что-нибудь учудил. К старшему и средней мы с мужем относимся как к маленьким взрослым, пусть даже с лёгким оттенком шутливости. Но младший пока что – просто беззаботный шкодник. Ребёнок. И мы не спешим возводить его в ранг "молодой-но-уже-не-дитя". Когда сам того захочет, когда ему надоест доброжелательная снисходительность старшего и средней, вполне основательно считающих себя самостоятельными, – вот тогда младший повзрослеет сам.
А торопить в таких делах незачем.
– Ма-а-ам! – хватает он меня за колени сзади, "подкрадываясь" так же незаметно, как сказочный зверь топотун. – Я сон видел!
– Ну, раз видел, расскажи.
А младший и рад рассказать. За тем пришёл. Кроме того, ему иногда снятся вещие сны. Магический дар он унаследовал, как все наши дети. Но если старшему досталась больше тёмная сила земли, средней – удивительный талант понимания всего живого, сочувствия и целительства, то младший… порой в его снах проскальзывают видения даже не иных миров, а иных Вселенных, рассказать о которых у него просто не получается: слов не хватает. Может быть, именно поэтому он особенно любит вечерний Час Сказки – тот, что перед самым сном. И просто ужасно любит новые слова: встречаемые в книгах, проскальзывающие в наших разговорах, изобретаемые им самим штук по пять в час. Некоторые он, мне кажется, даже не изобретает, они просто ему снятся.
Старшему – вести за собой, строить и защищать. Средней – лечить, дарить, утешать. Младшему – предвидеть, советовать, понимать.
Но это всё будет не скоро, совсем не скоро. Не меньше десятилетия, а скорее лет пятнадцать пройдёт, прежде чем наши дети, оперившись, покинут уютный дом у лесного озера. И большой просторный мир улыбнётся, встречая их… а до поры, пока не настанет их время, нам с мужем их кормить, учить и опекать.
Дело не в родительском долге. Нет, совсем не в нём. Долг по самому своему определению есть нечто, требующее отдачи. Рано или поздно, так или иначе, но свои долги мы платим всегда. Долг – слишком холодное, формальное, пустое внутри слово. Слишком суровое для наших детей. Понятие долга мы им не прививаем. Мы незаметно учим их следовать велению своих сердец и прислушиваться к тому, куда и по каким причинам устремлены сердца других людей. Ещё – терпению, созерцанию, тихой радости жизни, любви ко всему, что живёт и дышит… а также ко всему, что умирает и задыхается.
Ограничь любовь только живым, только светлым, только радостным – и получишь беспомощное сюсюканье. Нельзя жалеть пойманную и разделываемую рыбу, её надо благодарить за жертвенный дар. И кто никогда не топил котят, не имеет права говорить, что любит всё живое.
Любовь без понимания невозможна.
Это – ещё одна причина, по которой я уделяю младшему столько внимания. Воспитать пророка, будучи его матерью, задачка та ещё. И хотелось бы как-то защитить, оградить, смягчить суровую истину, но умом слишком хорошо сознаёшь, что такая жалость обернётся в конечном итоге жестокой болью. Поэтому я никогда не квохтала над шишками, царапинами и ссадинами своих детей. К добру ли, к несчастью ли, но понимание боли тела помогает переносить боль души. Оно не лечит, но всё же отчасти утешает.
Откуда я это знаю? Не важно. Я знаю это так твёрдо, что мне нет нужды ворошить память, добиваясь у этой молчальницы ответа.
– Можно мне на улицу?
Это снова младший. С утра его переполняет энергия, заставляющая мальчишек влезать на деревья, швыряться камнями, стараясь попасть во-о-н в то дупло, и бегать наперегонки с ветром. Сон уже пересказан во всех подробностях, мамина стряпня опробована и одобрена. Пора проверить, чем там заняты отец и брат. То есть ясно, разумеется, что они всё ещё ловят рыбу; но вот сколько наловили, какой именно и главное – какие разговоры они при этом ведут и о чём молчат над гладью вод, освободившейся от туманных завитков? Вот что самое интересное!
– Можно. Ступай.
– Угу.
На пороге младший замирает, оборачивается и говорит с улыбкой:
– Прощайте.
Миг, и его уже не видать. Я поворачиваю голову и встречаю полный внезапного непокоя взгляд дочери. Вот это – впервые, раньше младший всегда говорил: "До свиданья!" Почему в этот раз он сказал иначе?
Пророк… все они, сплошь, мастера загадок.
– Не бойся, мам. Страхом делу не поможешь.
Это я знаю сама, но всё равно киваю, словно принимая совет. Средняя – умница. Рассудительная, терпеливая и чуткая. Отчасти потому, что старается мне подражать, но отчасти потому, что такова её натура. Мамина дочка. Порой мне даже не верится, что этой юной женщине всего-то неполных десять лет.
