Марина Дяченко - У зла нет власти
Уйма уселся у отдельного костра. Филумена занялась поиском топлива; вытащив из соседнего дома обитое бархатом кресло, она споро разделала его своим топором, превратив в дрова.
– Уйма, – сказала я.
Низложенный король поднял голову. Кровь на его лице запеклась, стягивая кожу.
– Я их верну, – пообещал он мрачно. – Послезавтра они встанут на стене и будут защищать замок.
Он был по-прежнему огромный и грозный. Он никогда не бросал слов на ветер, но я знала, что именно сейчас он говорит впустую: потерянную власть так просто не вернешь.
Половина ночи прошла. Теперь, когда бой кончился, возбуждение схлынуло – а сил почти не осталось. Глядя в огонь, я чувствовала, как слипаются глаза. А ведь я могу ходить между мирами; могу вернуться домой, лечь в свою кровать, вытянуть усталые ноги…
Сидеть со Швеей на боку было неудобно. Я вытащила меч и положила себе на колени. На тонком лезвии отражался свет костра. «Он обладает свойством соединять разорванные связи, помогает в поиске пропавшего и спрятанного, лечит от беспамятства, у некоторых народностей служит для освящения церемонии брака, сшивая узами жениха и невесту…»
Лечит от беспамятства. Помогает в поиске пропавшего. Вот этот меч в моих руках, но что мне делать теперь?
Я положила ладонь на рукоятку. Никто в жизни не учил меня драться на мечах: хватало магического посоха. Швея казалась легкой, но со странно распределенным балансом: центр тяжести был сдвинут к острию, к «игольному ушку».
Филумена, ни на кого не глядя, подкладывала деревяшки в костер. Догорало чье-то удобное кресло, в котором год за годом отдыхали, вязали, беседовали, держали на коленях внуков. Точно так же догорит Королевство; стряхнув сон, я поднялась, держа меч в правой руке, а посох – в левой.
– Мне пора.
– Послезавтра на рассвете я приведу их, – сумрачно сказал Уйма.
– Береги свою печень, – я улыбнулась через силу. – До встречи, друг…
Он обнял меня, звонко хлопнул по спине. От него пахло дымом и кровью.
Глава 11
Шитье
Печальное и страшное зрелище – город, оставленный жителями. Чернели «звездами» разбитые окна, покачивались открытые ставни, валялись прямо на дороге потерянные, брошенные, вывалившиеся из мешка вещи. И не было ни души, не было даже крыс, даже кошек. Я шла по грязной мостовой, обходя по большой дуге все подозрительные предметы – чаще всего это были просто тюки или кучи тряпок, но два или три раза попадались и мертвые тела.
Я не хотела смотреть ночным зрением, слишком грустно и жутко было все это видеть. Но темнота стояла полнейшая, небо опять затянуло тучами, и даже звезд не было видно. Я почувствовала жар в ладони, сжимающей посох, навершие разгорелось зеленоватым мерцающим шаром, и в этом-то призрачном свете я зашагала по главной улице вверх.
Меч был по-прежнему у меня в опущенной руке. На ходу, чтобы согреться и взбодриться, я взмахивала им, нанося воображаемые удары и так и эдак. Меч – это не пистолет, из которого щуплый ребенок может застрелить умелого воина; умом я прекрасно понимала: случись что – Швея мне скорее помешает, чем поможет. Но очень приятно слушать свист рассекаемого сталью воздуха, когда идешь один по покинутому городу…
Отражая свет посоха, лезвие слабо светилось зеленым. Я то ускоряла шаг, то, вспомнив об усталости, начинала спотыкаться. Пустыня дрожит под шагами Саранчи; у меня в руках меч, который поможет найти Оберона, надо только добраться до замка, разыскать Максимилиана, расспросить Гарольда…
Швея странно дернулась в моей руке – стала тяжелой и сразу очень легкой, будто картонной. Я удивилась, подняла меч, всматриваясь в блики на острие, и вдруг Швея рванулась так, что я едва не выпустила ее: казалось, кто-то невидимый взялся за клинок и резко потянул на себя.
Сделалось очень сыро. Булыжники мостовой под ногами сменились мягким ворсом. Очертания домов изменились. На одно ужасное мгновение мне показалось, что я снова в непонятном мире, где женщина с тряпичным драконом истерично кричит с порога: «Кто тебя подослал?!»
Я зажмурилась – и, широко открыв глаза, посмотрела ночным зрением. Помотала головой, не веря глазам; дома, запертые лавки, дворы, брошенные телеги были опутаны тонкими цветными нитями, и целый ковер шевелился у меня под ногами. Я была на изнанке!
Я посмотрела на Швею в своих руках. Что там говорил изгнанный алхимик… Что Швея соединяет лицевую сторону мира с изнанкой… А ведь Максимилиан был уверен, что на изнанку можно выйти только вдвоем!
Вспотев от ужаса, я принялась беспорядочно махать мечом. Со стороны это выглядело, наверное, забавно, но наблюдать было некому. Прошла долгая минута (пот катился по мне градом, меч готов был выскользнуть из мокрой ладони), прежде чем меня все так же бесшумно и просто вышвырнуло на лицевую сторону мира. Швея дернулась, перед глазами помутилось – и вот, пожалуйста, разграбленный город безо всяких изнаночных ниток.
Я выдохнула. Вытерла лоб рукавом. Спасибо, Ланс, вот это подарок… Следы Оберона сохранились на изнанке. Красная нитка; отверстие в клинке – как игольное ушко… Надо только вдеть нитку в иголку…
А нитка-то у Максимилиана!
Я почувствовала угрызения совести. Некромант до сих пор не знает, где я и куда подевалась. Он не знает, что я получила меч, что людоеды взбунтовались и уплыли, что принцу Александру, возможно, известно больше, чем он говорит вслух… А как там Гарольд и надежно ли сторожат принца-деспота?!
Я пустилась бежать, подпрыгивая, пролетая шагов десять по воздуху и снова отталкиваясь от мостовой. Я бежала, зажав в одной руке посох, в другой – Швею; дорога вывела меня на круглую площадь, где огромной тушей темнел Храм Обещания, превращенный в Музей Того, что Следует Помнить. Двери стояли настежь – наверное, и в музее похозяйничали мародеры…
Внутри мерцал огонек. Я остановилась у каменного крыльца. Есть там кто-нибудь? Может быть, это некромант?
Оберон велел устроить этот музей для того, чтобы люди помнили. Он велел собрать там все памятные вещи… А разве сам Оберон – это не То, что Следует Помнить?!
Прыгая через две ступеньки, я ворвалась в Храм-Музей. Он был такой большой и высокий, а огонек горел в глубине; звук моих шагов загрохотал эхом под сводами, как будто шла колонна великанов.
– Ваше величество!
Заколыхалась свечка. Она был одна, почти полностью оплывшая, похожая на толстый корчеватый пень. Я огляделась; из темноты выступали экспонаты, нависала над головой носовая фигура какого-то корабля, и на ней отчетливо были видны следы крысиных зубов. Дикарский наряд на подставке казался страшным человеком без головы, один рукав был оторван. Гобелены казались еще тусклее, чем я запомнила их в прошлый раз, и влага оседала на старинном заржавленном оружии.
