Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент
Я хлопнул его по плечу и отправился к себе в келью. Мыслей роится куча, все такие умные и блистательные, но мне сейчас хотя бы одну дельную или полудельную, дальше уже начнется обработка и шлифовка, но пока в черепе, как в деревне, через которую прошли войска Мунтвига.
В длинном узком коридоре пусто, мои подошвы стучат не по-монашески громко, я задумался и, когда повеяло холодом, просто поежился, еще не сообразив, что это вовсе не сквозняк…
Стена, мимо которой прохожу, потемнела быстро и страшно. Погасли свечи, только там вдали еще горят, мирно освещая коридор и двери келий, а здесь холодный, как в могиле, мрак…
Темная тень выдвинулась и устремилась в мою сторону. Я задержал дыхание и напрягся, готовясь к короткой страшной схватке, что непонятно как и произойдет…
Однако тень остановилась прямо перед моим лицом, затем медленно, что совсем непохоже на ее судорожные рывки, отодвинулась и замерла.
Я рассмотрел более отчетливо этот огромный сгусток мрака, нечто отвратительное, мохнатое, словно скопище червей во тьме, но полное мертвенного холода.
Волосы начали шевелиться у меня на руках, а кожа пошла «гусиками», но я смотрел в нее и нагнетал в себе ярость, что никто не смеет становиться у меня на пути, вот возьму и порву голыми руками, уничтожу, сожру без остатка и даже клочка шерсти не выплюну…
Тень отодвинулась рывком, я осмелел и сделал шажок вперед, грудь колесом и глаза навыкате, готов сразиться. Тень скакнула в сторону, затем назад и зависла в верхнем углу комнаты темным пятном, из которого тянет холодом.
— Что, тварь, — сказал я громко, — кишка тонка сразиться с паладином?.. Спускайся, я тебе ее расширю!..
Сделал еще шаг, тень поспешно втянулась в стену, а когда я приблизился вплотную, передо мной уже только камни, и ни следа, что какая-то мерзость проникала сквозь них.
Сердце колотится, я с трудом перевел дыхание; все-таки это дурость — переть вот так на незнакомого противника. Хотя да, для него я тоже незнакомый, тень ощутила не только мою незнакомость, но и то, что во мне есть некая для нее угроза.
Разумеется, я не так чист, как брат Целлестрин, однако все еще храню и даже умножаю мощь паладина. Эта тварь ощутила ее и на всякий случай отступила, хотя я сам не уверен, что моей силы хватило бы…
Издали донесся отчаянный крик. Чувствуя беду, я ухватил меч и понесся по коридору. Эхо сбивает с толку, я дважды промахивался, наконец выбежал в небольшой зал, где уже толпится большая группа монахов.
Протолкавшись, я обнаружил распластанного на залитом кровью полу монаха. Изувеченная голова оторвана и лежит в шаге от тела, что располосовано чем-то острым до костей, не хочется верить, что такие глубокие раны можно нанести когтями.
С той стороны присел возле трупа на корточки отец Леклерк.
— Во всех трех случаях, — произнес он печально и задумчиво, — жертву увечили, но… не больше.
Я спросил зло:
— А что может быть больше смерти?
— Зверь бы лакал кровь, — пояснил он, — или выдрал хотя бы клок плоти… А вот так убивают, ничего не взяв, разве что из мести… Или есть другие мотивы?
Я смолчал. Отец Леклерк прав: поймем мотивы, легче будет справиться с нападениями.
— Что общего между тремя убитыми? — спросил я. — Если найдем, может быть, отыщем и ключ…
Меня молча отпихнули, дюжие монахи уложили труп на носилки и унесли, а еще двое пришли с ведрами воды и тряпками, начали замывать пол, убирая кровь.
Я пошел рядом с отцом Леклерком, он продолжал хмуриться, я сказал виновато:
— Вы правы, отец Леклерк. Вовсе не черствость не плакать о погибшем, а искать по горячим следам его убийцу.
— Это надо сделать, — ответил он мрачно. — Оставив все дела.
— Вы хорошо их знали, — спросил я, — что у них общего?
Он кивнул.
— Вы тоже правы, брат паладин. Но общего у них разве то, что все три были монахами.
— Возраст, специализация?
— Двое молоды, — ответил он, — но третий почти старик. Все трое работали в разных местах: библиотекарь, рыбак и столяр, их кельи не только не рядом, но даже в разных коридорах.
— Но что-то же есть, — сказал я, — потому что если эта тварь убивает кого попало, это намного хуже.
— Почему?
— Жертв будет намного больше.
— Верно, — согласился он. — Но она не убивает кого попало. Видимо, не убивает.
— Может быть, после каждого убийства этой твари нужен отдых?
— Если бы мы поняли, — сказал он, — что это за тварь или почему она их убивает, нашли бы и ключ…
— Может быть, — сказал я.
— Наверняка бы нашли, — сказал он зло. — Что-то в голове вертится, но никак не схвачу.
— У меня тоже, — признался я. — Ладно, пойду подумаю. Если что, зовите сразу!
В конце коридора появилось громадное черное тело. Я вздрогнул, но это всего лишь мой Бобик, что кратчайший миг смотрел на меня багровыми глазами, а затем во мгновение ока оказался рядом, толстый, теплый и ласковый.
Отец Леклерк отпрыгнул, ухватился за сердце.
— Господи… я люблю собак, но эта лошадь разве собака?
В келье я успел пройтись пару раз вдоль стены, когда в дверь стукнули, брат Жильберт вошел смиренный и тихий, как тень, остановился, опустив голову и держа руки в рукавах на груди.
— Брат Жильберт? — спросил я.
Он сказал замедленным голосом:
— Брат паладин, отец Мальбрах желает созвать капитул. Вас приглашают принять участие.
Я изумился:
— Еще один? Зачем?
— Не о выборах, — пояснил он, — отец Мальбрах считает, пришла необходимость внести изменения в наше ношение монашеской одежды. Точнее, о необходимости возврата к традициям, ибо некоторые братья весьма вольно смотрят на эту важнейшую особенность монашеской жизни…
Я переспросил, не веря своим ушам:
— Что-что?
— Некоторые братья начинают забывать, — договорил он заученно и монотонным голосом, — что ряса и тонзура постоянно напоминают о целях жизни, потому братья обязаны носить всегда самые дешевые и темные одежды, а также закрывать себя от мира с ног до головы.
Я сжал челюсти, чувствуя нарастающую, но бессильную злость. Отец Мальбрах, елемозинарий, намерен собрать капитул по такому ах-ха важнейшему вопросу, как будто Храм и монастырь не сотрясают бури вроде невесть откуда взявшейся темной тени, что начала убивать монахов внутри их же убежища, или раскола в монашеской среде накануне выборов! Уж молчу про Маркуса, а о его приближении, на мой взгляд, все должны говорить и думать!
— И что, — спросил я враждебно, — есть такие, кто готовы прийти на такой сраный… прости Господи… капитул?
