Анджей Сапковский - Крещение огнём
— Ха, совсем было запамятовал. — Лютик, который только что опрокинул очередную мензурку, громко отрыгнул. — Мандрагора сильно ядовита! А я брал ее в руку! А сейчас мы хлебаем этот отвар, не задумываясь…
— Токсичен лишь свежий корень растения, — успокоил его Регис. — Мой выдержан целый сезон и приготовлен соответствующим образом, а дистиллят профильтрован. Опасаться нечего.
— Это уж точно, нечего, — согласился Золтан. — Самогон завсегда самогон, гнать его можно даже из цикуты, крапивы, рыбьей чешуи и старой шнуровки от сапог. Давай посуду, Лютик, народ ждет!
Последовательно наполняемая мензурка снова пошла по кругу. Все удобно расположились на глинобитном полу. Ведьмак зашипел и выругался — боль в колене снова дала о себе знать. Он заметил, что Регис внимательно присматривается к нему.
— Свежая рана?
— Не совсем. Но докучает. У тебя нет каких-нибудь трав, чтобы боль унять?
— Смотря что за боль, — едва заметно улыбнулся цирюльник. — И по какой причине. В твоем поте, ведьмак, я ощущаю странный запах. Магией лечили? Давали магические энзимы и гормоны?
— Всякие лекарства давали. Понятия не имею, что еще можно вынюхать в моем поту. У тебя чертовски тонкое обоняние, Регис.
— У каждого свои достоинства. Для нейтрализации недостатков. Что тебе лечили волшебством?
— Рука была сломана и бедренная кость.
— И давно?
— Месяц с небольшим.
— И уже ходишь? Невероятно. Брокилонские дриады, верно?
— Как ты угадал?
— Только дриады знают лекарства, способные так быстро восстановить костную ткань. На твоих руках я вижу темные точки, места, в которые проникали корешки конинхаэли и симбиотические побеги пурпурного окопника. Конинхаэлью умеют пользоваться только дриады, а пурпурный окопник не растет нигде, кроме Брокилона.
— Браво! Безошибочный вывод! Однако меня интересует другое. Мне сломали бедренную кость и предплечье. А сильные боли я почему-то чувствую в колене и локте.
— Типично, — покачал головой цирюльник. — Магия дриад восстановила тебе поврежденные кости, но одновременно произвела небольшую революцию в нервных стволах. Побочный эффект, который сильнее всего ощущается в суставах.
— Что можешь посоветовать?
— К сожалению, ничего. Ты еще долго будешь предчувствовать ненастье. Зимой боли усилятся. Однако я не рекомендовал бы тебе пользоваться сильными обезболивающими средствами. Особенно наркотиками. Ты — ведьмак. Тебе это абсолютно противопоказано.
— Значит, полечусь твоей мандрагорой. — Ведьмак поднял мензурку, которую ему только что вручила Мильва, выпил до дна и закашлялся так, что опять слезы потекли из глаз. — Мне уже лучше. Дьявольщина!
— Не уверен, — Регис улыбнулся, не разжимая губ, — ту ли болезнь ты лечишь. И вообще лечить надо причины, а не проявления.
— Это не для ведьмака, — фыркнул уже немного зарумянившийся Лютик, прислушивавшийся к разговору. — Ему-то как раз против его хворобы водяра поможет.
— Хорошо бы тебе тоже. — Геральт остудил поэта взглядом. — Особенно, если у тебя от нее язык задубеет.
— На это вряд ли можно рассчитывать, — снова улыбнулся цирюльник. — В состав препарата входит белладонна. Много алкалоидов, в том числе скополамин. Прежде чем на вас как следует подействует мандрагора, всех вас разберет элоквенция.
— Что разберет? — спросил Персиваль.
— Элоквенция. Красноречие. Простите. Давайте пользоваться простыми словами.
Геральт скривил губы в деланной улыбке.
— Справедливо. Легко впасть в манерность и начать пользоваться такими словами ежедневно. В таких случаях люди начинают считать болтуна невежественным шутом.
— Или алхимиком, — добавил Золтан Хивай, зачерпывая мензуркой из бадейки.
— Или ведьмаком, — фыркнул Лютик, — который начитался всякой муры, чтобы произвести впечатление на некую чародейку. А чародейки, милостивые государи… и милостивые государыни, ни на что не клюют так охотно, как на изысканный треп. Я верно говорю, Геральт? Ну, расскажи нам чего-нибудь…
— Пропусти очередь, Лютик, — холодно прервал ведьмак. — Слишком уж быстро на тебя подействовали содержащиеся в этом самогоне алкалоиды и… скополамин. Ишь, разговорился. Элоквенция разобрала!
— А, перестань, Геральт, — поморщился Золтан. — Секретничаешь-то напрасно. Ничего нового нам Лютик не сказал. Ты давно уж стал ходячей легендой. Тут никуда не денешься. Истории о твоих похождениях разыгрывают в кукольных театриках. В том числе и историю о тебе и чародейке по имени Гвиневера.
— Йеннифэр, — вполголоса поправил Эмиель Регис. — Видел я такой спектакль. История об охоте на джинна, если мне память не изменяет.
— Был я при той охоте, — похвалился Лютик. — Смеху, доложу я вам…
— Расскажи всем, — поднялся Геральт. — Запивая и разукрашивая по возможности. Я прогуляюсь.
— Эй! — встрепенулся краснолюд. — Нечего обижаться.
— Ты меня не понял, Золтан. Мне надо облегчиться. Что делать, такое случается даже ходячим легендам.
***Ночь была ужасно холодная. Кони топали и похрапывали, пар валил у них из ноздрей. Залитый лунным светом домик цирюльника выглядел прямо-таки сказочно. Ну, один к одному — домик лесной волшебницы. Ведьмак застегнул брюки.
Мильва, вскоре вышедшая за ним, неуверенно кашлянула. Ее длинная тень поравнялась с его тенью.
— Чего ты обратно злишься? — спросила она. — Что ли всерьез на них обозлился?
— Нет.
— Так какого беса стоишь тут один?
— Считаю.
— Э?
— С того момента, как мы выбрались из Брокилона, прошло двадцать дней, за это время мы прошли всего верст шестьдесят. Цири, если верить слухам, находится в Нильфгаарде, в столице империи, в городе, от которого меня отделяют, по осторожным прикидкам, что-то около двух с половиной тысяч верст. Из элементарных расчетов получается, что при таком темпе я доберусь туда через год и четыре месяца. Как тебе это нравится?
— Никак. — Мильва пожала плечами, снова кашлянула. — Я не умею считать так хорошо, как ты. А читать и писать и вовсе. Я глупая, простая девушка из деревни. Никакая тебе не компания. Не друг для разговоров.
— Не говори так.
— Так ведь правда же. — Она резко отвернулась. — На кой ты мне эти версты и дни перечислял? Чтобы я присоветовала тебе что-нибудь? Страх твой разогнала, тоску приглушила, которая свербит тебя сильнее, чем боль в поломанной ноге? Не умею! Тебе нужна не я, а та, другая, о которой болтал Лютик. Мудрая, ученая. Любимая.
— Лютик — трепач.
— Ну-ну. Но часом с головой треплется. Вернемся, хочу напиться еще.
