Шерас - Стародубцев Дмитрий

Палач посмотрел на галерею, ожидая команды. Тхарихиб поднял руку. Палач кивнул головой, спустился вниз, принял у помощника факел. В самый последний момент он поднял голову и посмотрел на обреченного авидрона, который с перекошенным ртом, с выпученными глазами наблюдал за действиями палача.

— Не бойся, осталось совсем немного. Скоро ты встретишься с Девой, и тебе станет легче! — негромко подбодрил палач. Он говорил искренне.

Приговоренный благодарно кивнул своему единственному утешителю и в последний раз оглядел площадь. Она освещалась тысячами огней.

И опять авидрон прошептал какое-то слово. Люди изо всех сил напрягли слух и зрение.

— Он говорит — Хавруш! — закричал тот, кто разобрал сказанное.

— Хавруш! Хавруш! — повторяли люди, удивленно переглядываясь.

Хавруш раздосадованно сплюнул и выдернул из ноздри еще несколько волосков.

Да, он и вправду несколько раз спускался в пыточный подвал, чтобы лично добиться признания от авидронского лазутчика…

— Мой брат, — обратился к Верховному военачальнику Тхарихиб, и голос его был раздраженным. — Что-то сегодня слишком часто упоминается твое имя. Уж не стало ли тебе мало той власти, которой ты обладаешь?

Хавруш едва не подпрыгнул на сиденье.

— Что ты, Тхарихиб, что ты! Все помыслы мои связаны лишь с благополучием твоим и нашей Иргамы. Ты сам доверил мне дела, которые я вершу в угоду твоему благоденствию. Скажи только слово, и я удалюсь от дел, чтобы в тиши садов предаться философским занятиям. Об этом я только и мечтаю!

— Знаю я, как ты заботишься обо мне и о моем государстве, — отвечал интол, не обращая внимания на его слова. — Ты желаешь нам благополучия? Зачем же ты развязал эту ужасную войну с Авидронией?

Хавруш стал пунцовым. Он вцепился в подлокотники сиденья и отвечал, едва сдерживаясь:

— Ты знаешь, о мой любимый брат, что, вступив в союз с Фатахиллой, мы вынуждены были напасть на авидронский город. И Слепая Дева не предоставила нам иного выбора. Или ты предпочел бы воевать вместе с Авидронией против флатонов?

В глазах Тхарихиба промелькнул испуг. Хавруш понял, что попал в цель, но, не дожидаясь ответа, выпустил еще несколько отравленных стрел в грудь любимого брата:

— Кроме этого, Громоподобный, как ты знаешь (да поможет ему Дева!), проявил невиданную милость, и золотой дождь пролился на наши оскудевшие земли. Что сталось бы с нами без этих денег? Ведь страна разорена. Теперь та армия, которая противостоит Алеклии, те крепости, которые были недавно построены, — всё это принадлежит Фатахилле. Это его берктоли мы съедаем и выпиваем на пирах, это из его берктолей сшиты твои одежды. Даже вот это празднество, даже эта казнь — всё это делается на золото, привезенное с острова Нозинги. Фатахилла несметно богат, а армии его всесильны. Разве будет нам страшно за его спиной?

— Несомненно, ты прав. Но Авидрония также богата и сильна! — вяло упорствовал интол.

— Не настолько. Дни Алеклии сочтены, и ты это знаешь. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь восседать в грономфском дворце, владеть копями Радэя. А авидронов мы сделаем рабами и отправим на невольничьи рынки. Иргама станет наконец-то морской державой…

Хавруш еще долго говорил…

Тем временем палач подпалил сухой хворост в нескольких местах, и вскоре жаркие языки пламени дотянулись до приговоренного. Из его горла вырвался крик, похожий на рычание, и он, подвешенный к шпате за руки, стал извиваться, безуспешно пытаясь освободиться от тугих пут.

Помощники палача поплевали на ладони и подтянули веревку к себе, подняв тело выше, чтобы авидрон не погиб слишком быстро. Теперь несчастный медленно умирал, невыносимо страдая.

— Если ж ты, Тхарихиб, считаешь, что я недостоин водить иргамовские армии, — продолжал свою речь Хавруш, — если не доверяешь своему брату, подозреваешь его в чем-то, если жалкие наветы ожесточили твое сердце — бейся с авидронами сам. А я сброшу доспехи и подамся к тхелосам.

Тхарихиб испуганно воздел руки к небу:

— О Хавруш, ты разбиваешь мое сердце! Если я обидел тебя — прости своего родного брата, который всю жизнь заботился о тебе. Только не покидай меня в тяжелую годину. Мне страшно. О Дева, если б ты знал, как мне страшно!..

Когда несчастный уже по колено утонул в огне и казалось, что наступил конец его мучениям, служители смерти вновь натянули веревку. Кто-то закричал срывающимся голосом: «Да сожгите его быстрее!»

Палач будто ждал этой просьбы. Он подошел к помощникам и что-то резко сказал им. Через мгновение всё было кончено.

— Ну вот, — сказал Тхарихиб и, зевая, прикрыл рот рукой. — Одним авидронским лазутчиком меньше.

— Он не лазутчик — он действительно торговец пальмовым маслом, — отвечал с усмешкой Хавруш.

Тхарихиб внимательно посмотрел на брата.

— Какая разница? — наконец ответил он безразличным тоном.

Глава 11. Черный шнурок

Свою смерть, отсечение головы, падение бездыханного тела на помост ДозирЭ пережил только в воображении.

Когда приговоренного цинита подвели к шпате, глаза его наполнились слезами обиды, унижения и гнева. Он оглянулся на Эгасса, и его требовательный умоляющий взгляд был так красноречив, что партикулис знаком остановил процессию и обратился к обвиняемому:

— Хочешь перед смертью что-то сказать?

— Да.

— Говори. Но кратко.

Грономф дернул плечами и высвободился из железных лап своих охранников. Те оставили пленника и отступили на шаг назад, но были настороже, готовые в любое мгновение вновь схватить осужденного.

— Говори же! — нетерпеливо бросил Эгасс. — Не позорь себя в свой последний миг слабодушием.

— О великий Инфект, о славные циниты, мои товарищи! Простите меня! Я не ведал, что делал. Я был сражен усталостью и пал замертво, не в силах бороться с посланниками из страны призраков. Прости меня и ты, мой партикулис. Поверь, прикажешь отрубить голову — умру, не выказав трусости. Не закрою глаза перед ликом смерти и не буду молить о пощаде. Об одном буду жалеть, что умер жалкой смертью, недостойной Гражданина. Что не погиб в бою за Авидронию и Инфекта, о чем мечтал больше всего на свете. Что покрыл позором свой род и своего отца — доблестного воина, преданного Авидронии ветерана. Что не смог отомстить иргамам за их великую подлость. Об этом буду жалеть, отправляясь в бесконечное путешествие по звездной дороге!

Поэтому об одном прошу, о справедливый: избавь меня от ничтожной смерти, которая не принесет пользы Авидронии, а лишь спасет несколько иргамовских голов от неминуемой гибели. Отсрочь мою казнь, позволь дождаться ближайшего боя и погибнуть с мечом в руке. Как подобает авидрону. Прошу об этом во имя моих наставников из военных ходесс, которые потратили годы на мое воспитание. Во имя товарищей по оружию из лагеря Тертапента. Во имя Вервилла, моего отца, израненного в боях. Во имя Инфекта… Поверь мне, Эгасс. Ты не пожалеешь!

Речь молодого воина произвела сильное впечатление на его боевых товарищей. Все внимательно разглядывали обвиняемого, который, победив смертельный страх и поборов слабость, стоял с гордо поднятой головой.

Эгасс медлил, и партикула замерла в ожидании. Этого сурового военачальника, пролившего кровь сотен непокорных, вряд ли можно было разжалобить.

Наконец Эгасс определился. Он решительным шагом направился к ДозирЭ, по дороге что-то шепнув порученцу: видимо, отдал какое-то распоряжение.

— Что ж, я выполню твою просьбу, грономф. Но не ради тебя — таких, как ты, я презираю, а ради твоего отца — Вервилла, который, верно, был хорошим цинитом. Старик, и правда, не переживет такого горя. Но смотри, не подведи меня!

С этими словами он что-то взял из рук подбежавшего к нему воина.

«Черный шнурок! — пробежал шепот по рядам цинитов. — Черный шнурок!»

Эгасс накинул на ДозирЭ толстую кожаную бечевку, обмотав ее вокруг шеи три раза, и завязал несколько особых тугих узлов. Наказанный судорожно вздохнул, почувствовав, как грубый шнурок беспощадно стянул ему горло. Послышался одобрительный гул партикулы, приветствующей решение своего военачальника.