Дорога к озеру Коцит (СИ) - Каратаев Кирилл

— Думаю, эта подойдёт, — сказал я это как можно более спокойно, в душе седеющий мастер дорог скакал как годовалый дьяволёнок. — Не побрезгуешь ли, крылатая, расправить свои воспетые крылья и опустить этот шедевр вниз.

Элати коротко усмехнулась и в лёгком уверенном прыжке мгновенно оказалась под потолком галереи. Осторожно подплыв к нашему первому трофею, она аккуратно сняла его с незатейливых опор и также спокойно вернулась вниз.

Я взял картину в руки, вновь невольно погружаясь в бурлящие ритмы её жизни. Что ж, думается Мёртвый князь будет доволен. К сожалению, насколько я понял, одной картины будет отчаянно мало. В связи с этим, осмотр местных достопримечательностей придётся продолжить и желательно этот процесс по возможности ускорить.

— Жаль, что придётся портить это поистине великое творение грешной сталью, — я видел, что Элати говорила искренне и вполне разделял её грусть по этому поводу. Но даже при своих небольших размерах картина обладала достаточно внушительной рамой, которая вряд ли позволит быструю и удобную транспортировку.

Четырьмя быстрыми взмахами я с некоторым сомнением в душе отделил полотно от рамы. Аккуратно свернув его в лёгкий рулон, я отдал наш первый приз ангелу.

— Ну что, крылатая, продолжим знакомство с творчеством ранних художников Ада.

Леди не успела ответить. Умиротворённую тишину подземного музея нарушил визгливый, кривляющийся смех. Реакция наша была стандартной и в какой-то мере достаточно уже поднадоевшая — обнажённые клинки и готовность убивать. С другой стороны, большего, как правило, и не требовалось.

Нежданных, хотя и предполагаемых гостей я заметил сразу же. Ими оказались на первый взгляд довольно таки невыразительные существа, в общих чертах напоминающие обычных мертвецов, встречающихся в Некрополисе. Но и отличия их откровенно бросались в глаза. Это были небольшие (в два раза меньше меня) создания, с размытыми очертаниями тела и лица. Но тела их не были полупрозрачными телами мёртвых, напротив, они были полны тусклых, но вполне различимых красок. Казалось, что сумасшедший художник решил сделать для себя уникальную палитру. И ему это удалось в полной мере. Краски не стояли на месте, сражаясь между собой за право быть примой этого представления.

Непознанные существа как будто и не замечали нас, отвратительный смех повторился ещё несколько раз, но к нам он отношения не имел решительно никакого. Возможно, эти обитатели музея просто так разговаривали. Они, не спеша, плыли вдоль противоположной от нас стены, меняя догоревшие до конца свечи. С необычайной лёгкостью они поднимались под самый потолок, продолжая свою нехитрую работу. Они шли по кругу и, в конце концов, должны были встретиться с нами. По здравым размышлениям, встречи этой лучше было избежать. Пути их опасности для меня не представляли, но вот шум эти труженики поднять могли. А кто на этот шум может явиться, мне было крайне не интересно. Объективно полагая, что Элати также не жаждет новых знакомств, я кивком головы предложил ей проследовать в один из коридоров в стенах основного зала.

Однако наш нехитрый манёвр был к моей искренней печали прерван. По несчастливой случайности группа поджигателей свечей пропустила одну из своих подопечных. Но этот пропуск, увы, не выпал из их раскрашенной памяти и один из местных повернул назад исправить непозволительное положение дел. Заметив наш достаточно экстравагантный для здешних мест дуэт, он издал всё тот же короткий, несколько неуверенный смешок и медленно двинулся в нашу сторону. За ним потянулись несколько его товарищей, а остальные, вероятно, решив, что долг важнее любопытства, продолжили менять свечи.

Бить первым не хотелось по уже обдуманным причинам. А в случае возможной агрессии со стороны этих красочных парней я был уверен, что перебью всю их не слишком большую компанию без особых треволнений. Впрочем, пока они вели себя довольно спокойно, с явным интересом рассматривая нас. Мне пришло в голову, что мы возможно первые нормальные живые или даже мёртвые существа, которых они когда-либо видели. Сомневаюсь, что сюда кто-либо забирался со времени образования Некрополиса.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Кончился и наш короткий, хрупкий мир. Один из обитателей музея заметил пустую раму, валяющуюся у наших ног. Издав уже не смешок, но какое-то подобие стона, впрочем, так же режущего слух, он устремился прямо на нас. Его тело рванулось во все стороны, становясь раза в три больше. Наполнявшие его краски в один миг превратились из тусклых в ослепляющие.

От неожиданности его броска я едва успел отбить в сторону эту какофонию красок и визга. Его дорога до стены была прямой и недолгой. И как было не жаль, но врезался он не в саму стену, а в картину, так некстати, оказавшуюся на его пути. Просчёт был мой, но я, пожалуй, не учёл последствий. Всё-таки моё пребывание здесь длилось совсем не долго, и я ещё не изучил местного этикета.

На этот раз визгливый стон был всеобщим. Не скажу, что он потряс сами основы, но уши мои зарыдали от искреннего огорчения. Они бросились на нас без раздумий и какой-либо системы. Бросились, не потому что ненавидели, не потому что хотели убить. Это был какой-то рефлекс, заложенный в них уже при рождении. Так слепо и бездумно бросаются на своего обидчика маленькие дети, не зная при этом ни желаемого итога, ни простейшего плана действий.

Феерия всех цветов рвалась на наши мечи. Алый, лазурный, бирюзовый, пурпурный, золотой, кричаще-синий и ещё сотни оттенков приближались к нам стремительным ветром. Не дожидаясь, пока мы окажемся разрисованные этими живыми кистями, я с силой откинул их назад, на этот раз предусмотрительно не в стены, а в плеяду зеркал в центре зала.

Оглушительный звон беспощадно разбитых зеркал, казалось перебил даже невозможные для слуха крики неудавшихся мстителей. Осколки заблистали тысячами только что влюбившихся глаз, под взволнованным светом свечей. Я увидел, как один из защитников искусства начал неловко выбираться из-под груды отражающих его попытки стекляшек. Первым желанием было затолкать его обратно, да поглубже, но вся его размытая и теперь какая-то порванная фигура была абсолютно лишена какой-либо агрессии. Как будто он даже перестал замечать тех, кто нарушил покой его дома. Звук, который он начал издавать, был даже не слишком бьющий по ушам плач. Плач непонимающего, сотворённого над ним зла. Плач ребёнка.

Первый, пострадавший в результате своего вероятно праведного гнева, также пришёл в себя и не замедлил поддержать своего собрата. Он всем своим невеликим телом прижался к упавшей картине, как будто защищая в последнем смертельном прыжке. Плач его был не менее атмосферен, чем отголоски слёз первого. Я понемногу начал ощущать себя последней сволочью, хладнокровно обидевшей неразумных детей и где-то даже гордящегося этим.

— Пойдём отсюда, мастер, — леди угадала мои собственные мысли, — пока не пришли их старшие братья, — правда, как оказалось, ею двигали более практичные мотивы.

Я бросил ещё один, лишний взгляд на покидаемый нами в смешанных чувствах пейзаж. Из-под острых осколков упрямо старалось выбраться ещё одно дитя музея, тоже тихо начиная свой первый аккорд безудержного плача. Картины словно ненавидяще потемнели, обвиняя меня в содеянном. С оглушающим лязгом, который вполне мог обозначать вечное проклятие, на каменный пол упал большой осколок зеркала, не сумев удержать своё нетвёрдое равновесие. Из случайного зрителя я за несколько грешных секунд превратился в непрощёного врага.

— Мастер? — по всей видимости, у Элати сражение с совестью прошло гораздо более успешно. С другой стороны, и вина её в случившемся была минимальна, если вообще была.

— Идём, крылатая, — я быстрым, подчёркнуто равнодушным шагом направился к ближайшему коридору, уводящему в глубь древней галереи, обязанной принести нам ещё три-четыре картины, которые можно было бы назвать живыми.

Коридор встретил нас всё теми же ярко, хотя и немного грустно, горящими свечами. Его невысокие стены украшали довольно неброские полотна, видимо разогревающие зрителя перед теми шедеврами, которые должны таиться в конце этой дороги. И дорога эта оказалась не слишком длинной. Буквально через минуту перед нами без суеты открылся на этот раз небольшой, круглый зал, освещаемый большими ровными свечами в причудливых подсвечниках.