Джеффри Лорд - Океаны Айдена
Ристинцы растянулись вдоль края обрыва группами по тричетыре человека — иначе тяжелые обломки, которые усеивали гребни утесов, было бы не своротить. Блейд ждал, наблюдая, как сотни огоньков неторопливо плывут во тьме под его ногами, словно ковер из живых светлячков, танцующих ночью над заповедной поляной. Он ждал, пока первые из них не выбрались на равнину, пока арьергард войска не втянулся в каменную щель Прохода, пока плотная масса людей, нагруженных связками стрел и тяжелыми щитами, не наполнила воздух острым запахом разгоряченных тел, пропотевших кожаных одежд, дыма и гари. Тогда, повернувшись к своим бойцам, он проревел только одно слово: «Вали!» — и столкнул огромный валун.
Лавина камней хлынула вниз. Они мчались, увлекая за собой более мелкие обломки, щебень и осколки, выбитые из базальтовых склонов, и зловещий протяжный шелест быстро переходил в громоподобное рычанье — словно каменная пасть Прохода смыкалась с яростным торжествующим звериным воем, погружая свои остроконечные клыки в трепещущие человеческие тела. Внизу раздались испуганные крики, яркие точки факелов затанцевали, заметались, тесня друг друга; потом над ущельем повис страшный многоголосый вопль.
Ристинцы с угрюмыми ухмылками продолжали сталкивать валуны. Никто из них не мог видеть, что творилось внизу — свет факелов был неярок и число их стремительно уменьшалось, — но они слышали. Слышали хруст костей и глухие звуки ударов, с которыми камни врезались в плоть, стоны и проклятья, звон щебня, попавшего в медную оковку щита, треск дерева, хрипы и тяжкое дыхание умиравших, Запах крови, поплывший над ущельем, сладкий запах растерзанной плоти заставлял их широко раздувать ноздри; они вдыхали этот упоительный аромат, и скрюченные пальцы сами тянулись к мечам, дрожа от нетерпения. Теперь гарты жаждали погрузить свои клинки и копья в тела врагов, довершая то, что начали скалы.
Внизу воцарилась тьма — почти полная, если не считать десятка-другого тлевших на земле огоньков, Блейд пронзительно свистнул, и его люди начали спускаться с утесов, скользя по канатам. Не в ущелье, нет, — на галечный пляж рядом с ним, куда сбегалась оставленная у лодок охрана. Этих было десятков пять или шесть; к ним присоединилась сотня брогов из арьергарда, успевших выскочить из-под лавины. Теперь на берегу, в свете догорающих костров, завязалась схватка, в которую вступали все новые и новые бойцы, покидавшие скалистые вершины.
Она была короткой и кровавой. Свистел фран Блейда, глухо лязгали о щиты клинки его дружины, змеиные языки копий пронзали тела врагов; броги падали один за другим. Наконец, устрашенные, они бросились к лодкам, пытаясь вдвоем или втроем столкнуть в море тяжелые пироги и скрыться в спасительных струях Потока. Здесь, в воде, среди мелких волн, с шуршанием накатывавшихся на гальку, их настигли и перерезали всех.
Вытащив из костра головешку, Блейд помахал ею в воздухе, собирая своих людей. Потом велел зажечь побольше факелов и повел их к Проходу. Там царила могильная тишина.
***
Прибрежная окраина Ристы, на которую обрушились две тысячи озверевших дикарей, пылала. Видимо, нападавшие не сомневались, что с запада скоро подойдет второй отряд, и потому грабили методично, не торопясь. Их разрозненные группы подолгу задерживались у каждого дома, сначала вытаскивая наружу отчаянно сопротивлявшихся обитателей, потом — их добро, до последней глиняной кружки и медного гвоздя; наконец сухие бревна охватывали яркие языки пламени.
Блейд увидел зарево издалека, и сердце его сжалось от тяжкого предчувствия. Его отряд компактной массой обрушился на врагов, и половина их была перебита прежде, чем они сообразили, что происходит. Тогда броги начали сопротивляться, но разъяренные ристинцы, почти вдвое уступавшие им в числе, продолжали теснить их нестройные ряды к пирсам. Впрочем, численное преимущество вскоре оказалось на стороне Блейда — с правого фланга на грабителей навалилась огромная толпа женщин и подростков, вооруженных кольями, лопатами и мотыгами. Он выделил сотню бойцов, молодых и скорых на ногу, послав их налево, в обход; они должны были занять позицию на берегу и ударить в тыл отступавшего войска.
Уже занималась заря, когда Блейд, в окружении поредевшей группы своих телохранителей, пробился к причалам. «Катрейя» чуть вздымалась на мелких волнах вверх-вниз, безучастная к резне и сваре, затеянной беспокойными двуногими существами. В первых лучах солнца блестел ее темный корпус, сверкала драгоценная резьба из дерева тум, змеи на корме гордо возносили свои клыкастые головы, на носу розовая наяда нежно прильнула к чешуйчатой шее морского чудовища. И только палуба корабля, залитая кровью, заваленная мертвыми телами, напоминала о яростном сражении, которое кипело здесь час или два назад. Каравелла тихо покачивала этот скорбный груз, словно не хотела будить навеки уснувших воинов и женщину, прильнувшую к палубному настилу у самого бушприта, рядом с деревянной морской нимфой.
Но женщина еще была жива. Она скорчилась в странной позе, подогнув ноги и вытянув далеко вперед левую руку; правая лежала под поясницей, придавленная всей тяжестью тела. Ее лицо смотрело на восток, в сторону восходящего солнца; из-под полуопущенных век медленно текли слезы, на виске билась, трепетала синяя жилка.
Блейд опустился рядом на колени.
— Катрейя…
Найла слабо вздохнула, открыла глаза. Шевельнулись бледные губы — она что-то шептала, тихо, едва слышно; кровавые пузырьки лопались в уголках рта.
— Рахи… милый… — расслышал Блейд, нагнувшись, и не сразу понял, что она говорила на айденском. — Ждала… не хотела… уходить… — ее голос прервался, и долгую минуту он слушал с замиранием сердца, стараясь уловить хотя бы звук дыхания. Потом губы девушки опять зашевелились: -Рахи… дай руку. Раки…
Блейд вытер со лба холодную испарину.
— Что… — он не мог вытолкнуть слова из пересохшей глотки.
— Больно… как больно… трудно говорить… дай руку… — он едва различал эту монотонную мольбу-причитание. Глаза Найлы блуждали, словно она не видела его.
Блейд схватил ее руку, маленькая ладошка пылала огнем. Странное чувство охватило его — казалось, его сила начала переливаться в скорчившееся на палубе тело девушки. Неведомые токи острыми иголочками покалывали пальцы, кожа зудела, волоски на тыльной стороне ладони встали дыбом, мышцы непроизвольно напряглись. Это продолжалось секунд десять, потом он заметил, как смертельно бледное лицо Найлы стадо розоветь. Внезапно она сказала тихим, но отчетливым голосом:
— Спасибо, Рахи. Ты помог мне.
— Надолго ли, малышка?
— Достаточно, чтобы мы успели попрощаться, милый.
Блейд скорбно сдвинул брови, опустил голову, прислушиваясь к ее частому судорожному дыханию.
— Неужели моя маленькая колдунья с Юга не в силах излечить свои раны? — он протянул руку. — Если надо, я отдам больше… отдам все…
Ее глаза расширились.
— Ты знал?..
— Подозревал. С того самого момента, когда ты начала подавать сигналы опознавателем. Помнишь? В кабине флаера… ты нажала его несколько раз.
— Но… но что Аррах Эльс бар Ригон из Айдена понимает в таких вещах? Или отец говорил тебе?..
Блейд вздохнул и покачал головой.
— Не Аррах, не Эльс и не бар Ригон, мое сердце, хотя ты можешь звать меня всеми этими именами. Я понял, что ты делаешь.
— Не Аррах? Но кто же?
Он склонился над девушкой и нежно поцеловал ее. Губы Найлы чуть шевельнулись — она ответила.
— Какое это имеет значение, малышка? Особенно теперь…
Неожиданно Блейд почувствовал, как что-то мокрое течет по щекам. О Творец! Он не плакал уже лет сорок, не меньше!
— Скажи, — его рука снова сжала тонкие пальцы девушки, — что я могу сделать для тебя?
— Ничего, мой Рахи… мой Эльс… мой загадочный странник… Ты все уже сделал. Ты любил меня.
— Но… — Блейд попытался приподнять ее за плечи, и Найла вскрикнула.
— Нет! Не надо! У меня перебит позвоночник, Эльс… я буду звать тебя так, как раньше… Даже наши врачи, — ее рука чуть дрогнула, словно она хотела показать куда-то на юг, — даже они мне бы не помогли… Только б подарили безболезненную смерть… — Голос Найлы вдруг окреп. — Но умереть быстро я бы и сама сумела… Я надеялась, что дождусь тебя. И дождалась.
— Как ты? — Блейд снова склонился над ней, скользнув губами по нежной коже щеки, лаская ямочки, которые он так любил целовать.
— Сейчас ты помог мне. Я локализовала очаги боли, отключила их. Мы умеем это делать… — она помолчала. — Хочешь что-нибудь спросить, милый?
— Кто же послал тебя мне навстречу? Такую юную, беззащитную… Сколько же тебе лет? Восемнадцать? Двадцать?
Она чуть заметно улыбнулась; отблеск прежнего милого кокетства на бледных губах.
— Нет, не так мало… но и не так много, как ты мог бы подумать… И я совсем не слабая! — в черных глазах мелькнул огонек интереса. — А сколько тебе? Двадцать четыре? Двадцать пять?
