Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
– Да какая разница?! – громко воскликнул Азалий Самуилович, так, что на него начали оглядываться прохожие.
«Руковожу секцией я, а значит, и спрос будет с меня. Господи, что же делать-то? Сматываться надо куда подальше, залечь на дно и чтобы носа не высовывать… Нет, не убежать мне, не скрыться, – безмолвно застонал Расторгуев. – Они меня и из-под земли извлекут живым или мертвым. Надо сдаваться, явиться с повинной? А в чем виниться-то? Что пару раз в газетенках выступил, критикуя нынешних высокопоимевших? Так ведь нынче перестройка – и не такое пишут. Фу! Ну дурак, ну дурак. Перестройка, как и все в стране нашей гребаной, лишь на словах. На деле КГБ котов-поджигателей выращивает, а может, и мышей-шпионов вкупе с собаками-политиками. А иначе, откуда бы их столько расплодилось?»
Расторгуев увидел таксофон и резко рванул на себя поводок. Непривычная к подобному обращению Дездемона ошалело уставилось на пустое место, именуемое «хозяином», и потянула поводок на себя.
– Ах ты тварь безмозглая! – вскричал Азалий Самуилович.
В ответ Дездемона угрожающе зарычала. Расторгуев зло посмотрел на псину и прошипел:
– На кого ты тупотишь? На свой родный папа? Убью, подлая!
– А я укушу, – ответила Дездемона.
Расторгуев как стоял, так и сел на асфальт.
«Вот оно! – с тоской подумал он. – Дождался. Обложили, гады. Со всех сторон обложили».
– Это кто тебя обложил, мерзавец? – резким тоном спросила Дездемона. – Это ты сам обложился, ублюдок! Думать меньше надо. За тебя есть кому думать. Понял, мерзавец? Работай больше, а не бумагу порть. Однозначно! Бери лопату, будешь копать канал Волга-Амазонка.
– Господи, – только и смог пролепетать Азалий Самуилович.
– Я тебе не господь! Понял, ублюдок? Ленина – из мавзолея, коммунистов – на фонарные столбы. Однозначно. На выборах будешь голосовать за меня. Все понял?
– Товариж… Това…
– Удмуртский волк тебе товарищ. Скотина, мразь!
– Помогите! – застонал Расторгуев.
Тут неизвестно откуда появился здоровенный пес с седой холкой и странным, почти человеческим оскалом. Он сел напротив Азалия Самуиловича и с укоризной посмотрел тому в глаза.
– Россиянин ты, понимаешь, или не россиянин?
– А то, – усиленно закивал глава секции беллетристики.
– Так какого хрена, понимаешь, статейки вредные пишешь? Или ты демократии против?
– Так мы его сейчас быстро на фонарном столбе пристроим, – ввернула подлая любимица Клотильды Павловны.
– Молчать! Сукам слова не давали, когда кобели говорят, – оборвал Дездемону бродячий пес безродного происхождения. – Я еще разберусь на какие это такие шиши твоя свора пухнет и жиринеет.
– Не разберешься. Лапы коротки, – нагло заявила Дездемона.
– А это мы посмотрим, – раздалось из подворотни, откуда в сей же миг выскочил белый пикинесик в коротких шортиках. – Я наведу порядок в собственном доме.
– Вот те раз, – сказал седой барбос. – С каких это пор наша страна стала твоим собственным домом?
– А с тех самых, – нагло ответил пикинес. – Так что я теперь всех на чистую воду выведу.
– Чего-чего? – вытаращилась Дездемона. – Ты меня пугать решил? Думаешь, я не знаю, что в твоем Кремль-брюлле творится? «Звоночки» у меня везде имеются.
– Так и знал, так и знал, – завздыхал пикинес. – Завтра же царь-колокол уберу к едреной матери.
– Что ты Миньку с Пожарским валяешь, – сказала дворняга. – Колокол звонит, понимаешь, а не звенит.
Дальше их слушать Расторгуев не стал, а, опустив поводок, осторожно начал отползать на четвереньках к ближайшей подворотне. Расчет его оправдался. Увлеченные политическими дебатами, псы на этот его маневр внимания не обратили. Даже здоровенный и почему-то показавшийся Азалию Самуиловичу знакомым кот не привлек их внимания. Шел лай, не на жизнь, а на смерть. Впрочем, чему тут удивляться – и у хвостатых да блохастых бывают разногласия.
Так, дворами, и ушел от них Азалий Самуилович, и через десять минут был уже дома, где его ждало не меньшее испытание в лице Клотильды Павловны.
Отворив дверь и не увидев никого более, кроме супруга, она, сотрясая стены, ласково спросила:
– Дездемона где? А? Отвечай, вражье семя!
Расторгуев молча отодвинул ее, словно предмет мебели, и прошмыгнул в гостиную. С таким обращением к собственной персоне госпожа Клотильда столкнулась впервые, и потому, захлопнув дверь, двинулась вслед за мужем.
В комнате она опрокинула стул, наступила на одну ножку, а вторую вырвала… с «мясом»… с куском дерматиновой спинки. Затем произошло слияние двух спин. Азалий Самуилович крякнул и бесформенной глыбой оплыл на пол.
Добивать его Клотильда Павловна не стала. Муж все-таки. Хоть какая, а в доме польза. Да и не тратиться же ей на похороны. Пришлось наклониться, ухватить тело за воротник пиджака и нежно зашвырнуть на диван.
В этот самый момент в прихожей раздался звонок.
«Кого еще черт принес?!» – подумала Клотильда Павловна и аккуратненько, на цыпочках пробралась к двери да заглянула в глазок.
На лестничной площадке толпились мужчины в черных костюмах и черных же очках.
– А это кто? – спросила Расторгуева.
– Это кагэбэ.
– Кто? – удивленно переспросила Клотильда Павловна.
– Не открывай! – раздался сзади яростный шепот.
Из двери гостиной выглядывала пошедшая синими пятнами расторгуевская физиономия с дрожащими губами и вытаращенными глазищами.
– Боже мой, Азалий, – сказала Клотильда Павловна, – и что же ты это натворил?
В дверь настойчиво принялись настукивать кулаками.
– Заклинаю, не открывай!
– И чтоб меня посадили вместе с тобой? Нашел идийотку!
Дверь распахнулась, и прихожая сразу заполнилась черными пиджаками и запахами казенного дома. Последний из вошедших еще и держал в свободной руке поводок с полузадушенной Дездемоной.
– Ваша собака? – хором спросили пиджаки.
– Да, – сказала Клотильда Павловна.
– Нет, – сказал Азалий Самуилович.
– Не врите! – обратились к нему мужские лица. – Этот кобель назвал ваш адрес.
И пять указательных пальцев уперлось в растерзанную Дездемону.
– Так это ж сука, – поразилась Расторгуева, даже не подумав, как это собака может называть адреса.
– Верно подмечено, гражданка. Сука еще та. Но вы так и не ответили вразумительно на вопрос.
– Да, это наша собака, – еще раз подтвердила Клотильда Павловна.
– Боже ж мой, – застонал Расторгуев, хватаясь за голову.
– Собирайтесь, – сказали пиджаки. – Поедете на Чубянку.
И тут прорвало молчавшую доселе Дездемону.
– Я вам покажу, как Родину любить! Вы у меня мостовую будете мести. На Колыме. Это однозначно!
