Лайан Герн - Через соловьиный этаж
Когда Шизука выводила Каэдэ из зала, велев ожидавшим снаружи слугам принести зонт, я понял, что они имеют в виду, В одном они были правы, а в другом ошибались. Каэдэ и я сгорали от страсти; более чем страсти – от любви, но нам не суждено было охладить в себе этого чувства.
Потоки дождя держали нас заложниками горного города целую неделю. Каэдэ и я больше не тренировались вместе. Лучше бы мы и не пробовали: это было сумасшествием, которого я с самого начала не хотел, а теперь страдал и мучался. Я слушал ее на протяжении всего дня: голос, шаги, а ночью, когда нас разделяла лишь тонкая стена, – дыхание. Я мог рассказать, как ей спится (а спалось ей неспокойно), и когда она просыпается (что случалось нередко). Мы вынужденно проводили время вместе: из-за малых размеров гостиницы, из-за того, что должны были находиться рядом с господином Шигеру и госпожой Маруямой – но у нас не было возможности поговорить. Мы оба, как мне кажется, в равной степени боялись выдать свои чувства. Мы не осмеливались смотреть друг на друга, но иногда наши глаза случайно встречались, и между нами проскакивала искра.
Я исхудал от своей неудовлетворенной страсти, у меня осунулось лицо, вдобавок к тому я мало спал, потому что вернулся к старой привычке бродить по ночам. Шигеру об этом не знал: я уходил, когда он был с госпожой Маруямой. Кенжи тоже не догадывался ни о чем, или притворялся, что не замечает. Я чувствовал, что становлюсь бестелесным, словно призрак. Днем я учился и рисовал, ночью всматривался в жизни других людей, тенью бродя по маленькому городу. Меня часто посещала мысль, что у меня никогда не будет своей собственной жизни, я всегда буду принадлежать Отори или Племени.
Я наблюдал, как торговцы подсчитывают убытки, которые им принес дождь. Смотрел, как пьют горожане, играют в трактирах на деньги и уходят под руку с проститутками. Наблюдал, как спят родители, положив меж собой свое чадо. Забирался по стенам и сточным трубам, ходил по крышам и вдоль заборов. Однажды я переплыл ров с водой, перелез через ворота замка и подсматривал за стражниками с такого близкого расстояния, что чувствовал их запах. Меня поражало, что они не видят меня. Я слушал, как говорят люди, во сне и наяву, слышал их добрые слова, их проклятия и их молитвы.
В гостиницу я возвращался до рассвета, промокший до нитки, снимал сырую одежду и голый заползал в постель, дрожа под стеганым одеялом. Потом дремал и слушал, как просыпается все вокруг. Сначала кукарекали петухи, затем начинали каркать вороны, слуги приносили воду, по деревянным мостам цокали первые каблуки, Раку и другие лошади ржали в конюшне. Я ждал момента, когда услышу голос Каэдэ.
Три дня дождь лил неустанно, а затем стал утихать. В гостиницу приходило много людей, желавших поговорить с Шигеру. Я прислушивался к осторожным разговорам и пытался определить, кто истинно предан ему, а от кого ждать измены. Мы ездили в замок, чтобы преподнести подарки господину Китано, и я при дневном свете увидел ворота, на которые взбирался ночью.
Китано поприветствовал нас со всей любезностью и выразил свои соболезнования по поводу смерти Такеши. Казалось, она камнем лежит на его совести, потому что он не раз возвращался к этой теме. Господин Китано был одного возраста с повелителями Отори и имел сыновей – ровесников Шигеру. Они не пришли на прием: один из них, как сказали, находился далеко от дома, а другому нездоровилось. Хозяин замка принес свои извинения, которые, по-моему, были лживы.
– В детстве они жили в Хаги, – позже рассказывал мне Шигеру. – Мы вместе учились и тренировались. Они часто приходили в дом моих родителей, и мы относились к ним, как к братьям.
На некоторое время он замолчал, потом продолжил:
– Но это было много лет назад. Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними.
Его слова меня не успокоили. Горько было осознавать, что чем ближе мы подступаем к территории Тогана, тем в большей изоляции оказываемся.
Как-то ранним вечером мы искупались и ожидали ужина. Кенжи пошел в общественную купальню, где, по его словам, ему понравилась одна девушка. Комната выходила на маленький сад. Дождь перешел в морось, и двери были широко распахнуты. Стоял терпкий запах пропитанной влагой земли и мокрых листьев.
– Завтра прояснится, – сказал Шигеру. – Мы сможем отправиться в путь. Однако нам не добраться в Инуяму до фестиваля. Думаю, придется остановиться в Ямагате, – улыбнулся он безрадостно и пояснил: – Я смогу почтить память брата в том месте, где он покинул нас. Никто не должен знать о моих чувствах. Я вынужден делать вид, что выкинул из головы все мысли о мести.
– И вынужден ступить на территорию Тогана? – спросил я. – Еще не поздно повернуть назад. Если мое усыновление обязывает вас к браку, я могу уйти с Кенжи. Он только этого и желает.
– Ни в коем случае! – ответил Шигеру. – Я дал согласие на все условия и поставил свою печать. Я уже прыгнул в реку и теперь должен плыть туда, куда меня несет течение. Пусть лучше Йода убьет меня, чем будет презирать. – Он осмотрелся. – Мы здесь одни? Ты не слышишь чьего-либо присутствия?
Я слышал лишь обычный гостиничный шум: мягкую поступь служанок, несущих пищу и воду, стук ножа повара на кухне, кипение воды, приглушенные разговоры стражников в саду и у ворот.
– Мы одни.
– Подойди ближе. Когда нас будут окружать люди клана Тоган, поговорить не удастся. Мне нужно многое тебе сказать пока… – он улыбнулся мне, на этот раз по-настоящему, – пока что-либо не стряслось в Инуяме! Я подумывал отослать тебя. Кенжи считает это необходимо для твоей безопасности, и, конечно, его страхи оправданы. Я должен ехать в Инуяму – будь, что будет. Тем не менее я прошу тебя о практически невероятной услуге, которая выходит далеко за пределы твоего долга по отношению ко мне, и полагаю, я обязан предоставить тебе выбор. После моих слов ты волен уехать с Кенжи и присоединиться к Племени еще до въезда на территорию Тогана.
От ответа меня спас легкий шум.
– Кто-то приближается к двери. Мы замолчали.
Вскоре вошли служанки с едой на подносах. Когда они удалились, мы приступили к ужину. Кушанье было скудным из-за дождя: какая-то рыба в соусе, рис, дьявольский язык и маринованные огурцы – но вкуса еды мы не замечали.
– Тебе, наверное, интересно, почему я так ненавижу Йоду, – сказал Шигеру. – Он всегда вызывал у меня отвращение своей жестокостью, двуличностью. После Егахары и смерти моего отца, когда дяди возглавили клан, многие считали, что мне следует покончить жизнь самоубийством. Это было бы благородным поступком и для некоторых удобным решением многих проблем. Но когда клан Тоган перебрался на земли Отори, я увидел, что их правление принесло простым людям одно разорение, и решил, что более достойным ответом будет жить дальше и искать мести. Я верю, что успех повелителя определяют по довольству жителей. Если он справедлив, то земля получает благословение небес. На территории Тогана люди голодают, погрязли в долгах, над ними издеваются вассалы Йоды. Потаенных истязают и убивают: четвертуют, подвешивают вниз головой над мусорными ямами. Корм для воронья. Фермеры вынуждены подкидывать своих новорожденных, продавать дочерей, потому что их нечем кормить.
