Любовь Пушкарева - Потерянное одиночество
– Ну что? – спросила я.
– Мне жаль, я был не прав, – тихо ответил Седрик. Нужны мне его извинения, как рыбе зонтик.
– Ты можешь им помочь? Или они просят невозможного?
– Да, могу.
– Ну так отлепляйся от стены и вперед.
– Пати… Я пуст. Пуст до самого дна.
Я сама была пуста, такой страх даром не проходит.
– Седрик, я не буду сейчас тебя кормить. Мне почти нечем.
– Я понимаю. У меня в кабинете накопители – пеммикан и отвар в глиняной кружке.
– Хорошо. Принесу.
Кот у двери терпеливо ждал, и когда я вернулась с мясом и кружкой, он стоял все в той же позе.
После трапезы, обретя силы, Седрик принялся за дело, а я уехала домой. Если бы Седрик не мог помочь нашим гостям, я б уехала из города, а так я надеялась, что он найдет этот артефакт, будь он неладен, и они спокойно уберутся к себе на родину.
Прошли томительные сутки ожидания, и вечером следующего дня Седрик заехал ко мне в ресторан. Лис-оборотень следовал за ним по пятам, а в шаге позади, набычившись, шла постоянная охрана из двух волков.
Я закрыла дверь в свой кабинет перед носом у мохнатых. Они не стали ломиться, хоть пожелай Лис зайти, воспрепятствовать я б ему не смогла.
– Фух, наконец-то, – Седрик закрыв глаза, студнем растекся по креслу. Я с удивлением смотрела на него, вечно собранный и энергичный, он сейчас не был похож сам на себя.
– Что случилось? – спросила я, хоть прекрасно понимала, что с ним. Все время быть рядом с тем, кто может одним движением убить тебя или подчинить – испытание не из легких.
– Пати, я не могу… не могу больше терпеть их рядом с собой, – словно сам себе, произнес он.
Эта тихая жалоба растопила мое сердце, я села к нему на колени и, обняв, стала целовать лоб, виски, щеки, по капле вливая силу. Какое-то время он не шевелился, принимая подарки, но потом начал по чуть-чуть отвечать, поглаживая мое бедро и так же мимолетно целуя в ответ. Он принялся искать мои губы, в таком поцелуе мы бы могли обменяться не каплями, а потоком силы, но я не хотела рисковать и, глядя ему в глаза, отрицательно покачала головой. Седрик с сожалением подчинился, только поцелуи превратились в нежные покусывания одними губами. В этих ласках мы не только обменивались силой, но и генерировали красную, почти одинакового оттенка, моя была лишь ненамного светлее. Так пролетели полчаса, мы оба наполнились, и я, мягко отстранившись, встала с его колен. Седрик успел поймать мою руку и поцеловал, вливая силу – безмолвная благодарность.
– Пати, можно я и завтра приду? Мне… будет легче пережить этот день, зная, что… – он не договорил, но и так ясно – зная, что вечером мы накормим друг друга.
Отказать я не могла.
– Хорошо. Только веди себя прилично. Как сегодня…
Он улыбнулся непривычно мягкой улыбкой.
– Хорошо.
И вместо прощания чмокнул в щеку, как в те дни перед боем с Абшойлихом.
Девять вечеров я закрывала дверь перед невозмутимым лицом очередного оборотня-чужака, девять вечеров мы с Седриком медленно и осторожно раскачивали друг друга, наполняясь и обмениваясь.
– Розочка, сладкая, пушистая розочка, – забывшись, иногда шептал он, – с дли-инными шипами, коготками… Чтоб никто не достал, не понюхал, не коснулся… Моя розочка… – последнее он всегда произносил еле слышно, потому что знал – это «моя» может меня взбесить.
А на десятый день он пришел бодрый и без чужака – артефакт нашли, и монстры спокойно убрались восвояси.
– Пати, сегодня опять Совет, я слишком многих прижал к ногтю, потребовав помощи в поисках артефакта, и Фрешит опять мутит воду.
Я улыбнулась каламбуру – Фрешит-Паводок.
– Говорит, что я заставил многих потратиться неизвестно ради чего. Скотина пришлая.
Фрешит перебрался в Нью-Йорк из Детройта, после того как вампы захватили там власть, и, несмотря на то, что это было десятилетия назад, все еще считался пришлым.
– Скажи, а кто тебе рассказывает обо всем? Откуда ты знаешь, что он говорит? – задумалась я.
– Саббиа рассказывает, он жуткий сплетник и знает все обо всех.
– Саббиа… Седрик, ты доверяешь Саббиа?
– Я никому не доверяю, Пати, даже тебе.
– Не играй словами. Ты принимаешь на веру слова Саббиа, когда нужно принять какое-то решение?
Тут до Седрика начало потихоньку доходить, чтo я имею в виду, сомнение и растерянность явственно проступили на его лице.
– Но зачем ему?
– Бог зыбучих песков, Седрик, будет сеять нестабильность и раздор не потому, что у него какие-то далеко идущие планы, а потому что это его природа, он не может иначе. Ему надо видеть и чувствовать борьбу за жизнь, и если раньше он наблюдал за зверушками в своих ловушках, то теперь вместо них – мы, divinitas.
– Не преувеличивай.
– Готова поспорить на поцелуй, что именно он убедил тебя, что только полные ничтожества могли позволить людям что-то украсть у себя.
Я попала в точку. Седрик сел и закрылся, обдумывая мои слова. Я не мешала ему, вернувшись к прерванным делам. Через четверть часа, если не более, он произнес:
– Ты опять права, Пати.
– Угу, я счастлива, – саркастично ответила я.
– Я слишком многого не знаю и не вижу…полуволк… – сам себе сказал он.
– Мы, Седрик, МЫ слишком много не знаем и не видим, – Седрик никак не мог смириться со своим происхождением, его мать была divinitas, а отец оборотнем, и такая наследственность здорово осложняла ему жизнь.
– То есть? Ты и я?
– И ты, и я, и другие divinitas. Не надо делать из этого проблему и посыпать голову пеплом. Ты уже полвека глава города, ты прирожденный руководитель, в меру властный и осторожный.
– Ух ты, сколько комплиментов…
– Поговори с Фрешитом перед Советом, может, вы сможете найти общий язык, – буркнула я и сделала вид, что углубилась в бумаги.
– Пати, ты нужна мне на этом Совете. Только мы с тобой и мои волки разобрали, насколько опасны были азиаты.
– Ты думаешь, россказни «розовой идиотки» будут иметь хоть какой-то вес?
Седрик в досаде стукнул себя по колену, но я «провернула нож в ране».
– Или ты забыл, с каким сарказмом и снисходительностью разговаривал со мной десять дней назад?
– Пати… Сама виновата!
– Не спорю. Я поеду на Совет, Седрик, но лишь для того, чтобы полюбоваться твоим триумфом или же присмотреться к новому главе. Dixi.[21]
Почти с минуту Седрик стоял молча, закрывшись, но все равно было видно, что он бурлит, раздираемый противоречивыми чувствами. Потом его лицо вдруг осветила озорная улыбка:
– Бросаешь на глубину?
Я улыбнулась в ответ.
– Тебе давно пора было оставить всяческие бревна и плыть самому.
– Я тебе покажу, МОЯ розочка, как я умею плавать, – и он стремительно обняв, чмокнул меня в щеку. – До встречи на Совете.
