Карина Дёмина - Медведица, или Легенда о Черном Янгаре
И сталью, что отпускала сталь лишь на мгновенье.
Я слышала звуки, резкие, нервные. И в то же время жалобные, словно оружие устало воевать.
И люди тоже.
Узнала ли я их?
Конечно.
Вот Олли Ину, мой брат.
Он высок и силен, почти как отец, и некогда казался мне несокрушимым. Клинок в его руке скользит, рассекая покрывала ветра, стремясь уязвить, но всякий раз сталкивается с иным клинком.
Тем, который держит в руке Черный Янгар.
Он жив.
И яростен.
Янгхаар много ниже моего брата. И тоньше. Быстрей. Яростнее. Он кружит и кружит, раз за разом пробиваясь сквозь защиту Олли, чтобы оставить на теле его очередную рану. Не убивает, но лишь дразнит. И мой брат стискивает зубы, пытаясь сдержать стон.
Он силен, Олли.
Достоин наследовать имя и земли рода Ину.
Но сейчас я видела, как эта сила уходила в землю с кровью. И знала, что та, напоенная досыта, ответит весной небывалым урожаем.
Земля умеет быть благодарной.
А люди… мой брат вот-вот погибнет от руки моего мужа. Я же, скрытая тенью леса, стану свидетелем этой смерти.
— Бей!
Я не заметила, как Олли выронил палаш.
И только чувствовала, что сталь, в отличие от крови, земле не по вкусу.
Мой брат стоял, раскинув руки, будто желая обнять смертельного врага, а Янгхаар Каапо, вдруг сгорбившись, словно постарев за секунду, медлил с ударом.
Но вот он протянул руку, медленно, словно во сне, схватил Олли за косу.
Пиркко-сестрица сама вышила ленту для нее, алую, с белым узором. На удачу.
…а я подарила синюю…
…я еще надеялась, что мои дары могут что-то изменить…
…и лента выскользнула из волос. А я, вместо того, чтобы остановить удар, смотрела, как падает она, алая с белым, в грязь, под ноги Янгару.
В следующий миг вслед за лентой полетела коса.
И Олли Ину, осознав, что случилось, с ревом бросился на Янгара. Вот только сам рухнул в грязь. Подняться ему не позволили.
Что было дальше?
Я смотрела, как моего брата топят в грязи. И знала, что он останется жив.
И, что отныне жизнь эта не будет иметь для него никакой ценности.
Олли, гордый Олли, сильный Олли, способный поднять на плечи племенного быка, предпочел бы смерть такому позору.
А отец мой согласился бы: смерть честнее, чем жизнь раба.
Янгхаар Каапо поступил бесчестно, и это была хорошая месть.
Что же касается меня, то… я пыталась найти в своем сердце сочувствие. Или же радость. Или хоть что-то, но находила лишь пустоту. Разве что аромат свежей крови дурманил.
Сладкая, должно быть…
…и как стучат человеческие сердца… оглушают просто… манят. Всего-то шаг сделать, пока все увлечены и…
Нет.
Я очнулась.
Звал лес. И влажно шелестела пшеница. Янгхаар Каапо вытирал лицо грязной ладонью. Мальчишка-слуга переминался с ноги на ногу, не зная, как предложить воду и полотенца.
Молчали воины.
Только припозднившийся журавлиный клин оплакивал судьбу Олли Ину.
Уходя, я обернулась.
Янгар стоял, повернувшись к лесу, запрокинув голову, и холодный дождь смывал грязь. Капли рисовали узор на черной жиже, что покрывала шею и грудь, целовали шрамы, к которым и меня тянуло прикоснуться. В какой-то миг Янгар вдруг дернулся и открыл глаза. Смотрел он прямо на меня, и губы его дрогнули.
— Вернись…
Нет, наверное, показалось.
Глава 18. Перемены
Кейсо появился в лагере на другой день после поединка. Бросив поводья мальчишке, он подождал, пока подадут лесенку, и лишь затем спешился. Кейсо вновь притворялся толстым и бессильным, неспособным даже на то, чтобы отыскать дорогу к нужному шатру.
Кейсо дул на озябшие пальцы и хлопал себя по щекам, чтобы к ним кровь приливала. Он вздыхал и брюзжал, жалуясь на осень, погоду, дожди и дороги, которые развезло.
И Янгхаар привычно кивал, думая о своем.
Он не убил Олли Ину, но теперь не знал, что с ним дальше делать. И совет, которые столь щедро раздавал Кейсо, пригодился бы. Вот только рассказать о поединке не получилось. Янгар начинал, но останавливался, понимая, что не в силах объяснить, почему поступил именно так.
— Взрослеешь, — Кейсо, избавившись от необъятной кожаной куртки, на которую по его уверениям, ушла кожа трех матерых кабанов, позволил мальчишке стянуть сапоги.
Подали войлочные тапочки, нагретые изнутри кирпичами.
И теплый байковый халат.
— Что ж… — с кряхтением и стонами Кейсо прилег на шкуры и погладил живот, который, как показалось Янгару, с прошлого раза стал еще больше. — Не убил — это хорошо… В смерти нет смысла.
Он принял чашу с горячим молоком, в которое сам добавил меду, едва ли не больше, чем молока. И поставив на живот, обнял ее ладонями. Грелся.
Кейсо и вправду не любил холода, хотя приходилось ему и босиком по снегу ходить, и спать в этом самом снегу, зарывшись в сугроб с головой. Он повел ладонью над чашей, собирая крохи тепла, и сказал:
— Будь готов, что тебя не поймут. Для некоторых бесчестье — страшнее смерти.
Ничего не может быть страшнее смерти.
Но чтобы понять, нужно умереть или даже умирать, раз за разом, доходить до края и возвращаться.
— Присядь.
Янгхаар сел, скрестив ноги.
Есть не хотелось.
Пить тоже.
— Ты похудел, мальчик мой, — заметил Кейсо и все подбородки его поджались, выражая негодование. — Хватит уже. Забудь.
— Не могу.
— Нельзя изменить прошлое.
— Я знаю.
— И нельзя вечно горевать по тому, что было утрачено.
— Я не горюю, — Янгхаар нахмурился: разговор был неприятен. Но Кейсо лишь головой покачал. Пальцы его пробежались по всем подбородкам и коснулись мышиного хвостика бороды.
— Что ж… — сомкнулись щелочки-глаза. — Ты не горюешь. Ты лишь перебираешь всех рыжеволосых девушек, пытаясь найти ту, которая заменит твою жену. Не отворачивайся, мальчик. Все говорят об этой твоей… странности.
Что странного в том, что Янгар желает быть счастливым?
У других ведь как-то получается.
— Янгу, — голос Кейсо был мягок, как тополиный пух. — Оставь ее. И дай себе остыть. Не пытайся оседлать судьбу, не выйдет.
Но ведь выходило.
Там, за краем моря.
За песками Великой пустыни.
На арене, раз за разом. И позже, когда полилась на дорогие подушки алая кровь Хазмата. Он до последнего за плетью тянулся, надеясь, что ручной зверь отступит.
И потом тоже, когда гнали, травили, пустив по следу шакальи сотни Айро-паши. Небывалое дело: раб поднял руку на господина. И разве тогда не была судьба Янгара в том, чтобы повиснуть на кресте?
На той же арене распяли бы. Подняли бы высоко, так, чтобы звери, которых выпустят, могли добраться лишь до ног. И зрители — а собралось бы много — орали б от восторга, подбадривая львов.
