Неспящие (СИ) - Урбан Саша

— Он к тебе, как к брату относится. Не подводи его.

И повесил трубку. Гектор устало откинулся в кресле. Как бы высоко он ни забрался по карьерной лестнице, Никколо все равно находил способ припахать его нянькой для своего сына. Они и правда были своего рода братьями. После катастрофы с Башней Бедняков Никколо взял Гектора под свой патронаж, чем влюбил в себя избирателей в тот год и Марию Рива в частности. Так, что она почти перестала горевать по безвременно почившему мужу. В службе безопасности Лас-Риаса шептались, что Никколо готовит Гектора себе в преемники, и отчасти были правы. Никколо не скрывал, что рассчитывает, что через пару-тройку сроков Гектор займет его место, но лишь затем, чтоб губернаторское кресло не остывало, когда на него положит задницу Никколо-младший. А Гектор тогда перейдет ему в наследство, как самое доверенное лицо.

В этом был весь Никколо. Любой его жест доброй воли был инвестицией, с которой он снимал бешеные проценты. А тебе оставалось только устроиться поудобнее, чтоб марионеточные нитки сильно не драли мясо, когда за них дергают.

Гектор еще немного побуравил взглядом очки, а потом сдался, натянул пиджак и поехал в самый верхний район Лас-Риаса, где высотки подпирали стеклянный купол. Он еще помнил, как ходил там с отцом, когда на месте красивых домов из стекла были только палатки и строительные леса. Теперь тут жили самые богатые и влиятельные люди, убежденные, что каждый рад порвать жопу, лишь бы облизать их ботинки до блеска.

Умный дом встретил его переливом звонка и коротким приветствием. Прислуги Никколо не держал, лишние глаза и уши в доме ему были не нужны, хватало и сына. Но Мигелю было однозначно скучно коротать дни в компании голосового помощника. Он доводил искусственный интеллект до нервного заикания и все рвался на свободу. Мартину пришлось пойти на уступки, поэтому Гектор выгуливал будущего губернатора два-три раза в неделю. По мнению Никколо, это должно было укрепить связь его «наследников». То, какие отношения связывали их на самом деле, старика не особо интересовало.

— Картинг, значит? — без особого энтузиазма спросил Гектор.

— Ага, — Мигель валялся на диване и сонно клацал джойстиком. На экране зомби разваливались в кровавую кашу.

— Как ты обошел возрастное ограничение?

«Жестокие» игры детям не давали. Чтоб уберечь их психику в джойстиках установили сканеры отпечатков пальцев, лишь бы убедиться, что игрок достиг совершеннолетия. Мигель хитро улыбнулся и показал большой палец, замотанный пищевой пленкой.

— Я спиздил отпечаток пальца бати.

— А если он узнает?

— Если ему еще дело будет. Ща, я пройду миссию и поедем. Сука!

Гектор устало вздохнул и подошел к окну. Из апартаментов Никколо вид был получше, чем из его кабинета или квартиры, которую ему выделили как служащему. Гектор все пытался мысленно примериться к такому шикарному жилью, но, видимо, он слишком хорошо знал его начинку и понимал, что в глубине своей, под слоем шикарной мебели и дорогой отделки, все те же провода и перекрытия, что и в домах «похуже».

— Погнали. Глянь, че надыбал, — Мигель бросил ему в лицо какой-то кусок тряпки. Инспектор развернул его и увидел рубашку с каким-то психоделическим принтом. На Мигеле были такие же штаны.

— Неплохо.

— Короче, какие-то дизайнеры придумали шмотки, которые в глаза долбят систему распознавания лиц. Их тут же прикрыли, ясное дело, а отец забил себе этими шмотками половину шкафа, — усмехнулся пацан.

— Вот как, — хмыкнул Рива, быстро прочитал название на ярлыке и вернул рубашку Мигелю.

В картинге свободных дорожек не оказалось. Тренировалась какая-то команда, и на площадке раздавалось пронзительное жужжание двигателей. Мигель «великодушно» (в стиле своего отца) согласился подождать, пока катающиеся не закончат, а сам потащил Гектора за собой в кафе. Инспектор только и успевал, что поражаться, как быстро мальчишка превращался в копию Мартина Никколо.

В кафе они просканировали свои трекеры. Мигелю в меню выпало вариянтов пятьдесят комбо-обедов, а Гектору — три вида салата. В этом была вся система здравоохранения — мало двигаешься, значит и ешь мало. Хочешь есть что-то кроме салатов — готовь дома. Теперь сканеры стояли в большинстве заведений, и только в парочке можно было есть по-старинке, но их давили налогами.

Гектор с Мигелем устроились за столиком. Пацан с сожалением посмотрел на ковыряющегося в салате Гектора и от души сыпанул ему наггетсов со своей тарелки. Инспектор уже хотел было поблагодарить паренька, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что только что произошел очередной жест доброй воли в стиле Никколо. Аппетит пропал.

— Ты узнал то, о чем я тебя просил? — спросил Мигель.

— А если отец узнает, что ты суешь нос в его прошлое?

— Его собственный нос и не в таком побывал, — скрестил руки на груди мальчишка. — К тому же, отец планирует оставить тебя мне в наследство. Так что считай это своим тестовым заданием лично от меня.

— Вот как. Хорошо.

— Ну так ты принес?

— Еще один раз внятно объясни мне, зачем тебе это нужно.

— Не твое дело, — набычился подросток. Гектор уже знал этот прием и просто показал ему планшет. Мигель закатил глаза. — А ты бы не хотел узнать, кто твоя мать?

— Я-то свою знаю, — развел руками Гектор.

— Вот именно, — рывок, и планшет оказался в руках Мигеля. — Разблокируй.

Гектор послушно поднес палец к сканеру, и экран включился. Брови Мигеля подскочили вверх. Он принялся водить пальцем по экрану, наспех пролистывая страницы.

— И это все?

— Ты попросил узнать, кто она и где сейчас. Я собрал короткое досье. Так звучала задача, — невозмутимо произнес инспектор, делая вид, что ему непонятно, что на самом деле пацана интересовало, какого хрена женщина, родившая его, бросила собственного ребенка.

Мигель бросил на него испепеляющий взгляд и отлистал документ наверх, где рядом с именем была фотография. Голубые глаза, как у него, такие же светлые волосы и прозрачная кожа. Мальчик поджал губы и нахмурился.

— Она все еще работает в этом клубе?

— Наверное. Не в курсе.

— Мне нужно туда попасть. Придумай как, — скомандовал он. На секунду Гектор опешил и даже не нашелся, что ответить. Почему-то весь его мозг охватила одна мысль:

Как ребенок, выросший в окружении сенсорных экранов, мог не научиться вытирать руки, прежде, чем трогать устройство?

— Иначе я расскажу отцу, что ты нарыл на его бывшую кралю.

***

Голова почти зажила. Первый день Рем еще провалялся на диване и перебивался обезболивающими, но на следующий уже чувствовал себя так, словно заново родился. В теле была непривычная легкость, мозг не требовал сна, даже ничего не раздражало.

На третий день после ограбления галереи Рем проснулся полный бодрости, к тому же раньше всех. Добрался до душа, оценил парикмахерские усилия Каны — волосы торчали неровными клочьями во все стороны. Он сбрил остатки и подмигнул щуплому парню в отражении. Без волос он выглядел как-то совсем дохло, как подросток из военных фильмов. Благо, чувствовал себя получше.

Он даже успел приготовить завтрак, когда на кухню вышла Кана. Тоже бодрая и улыбчивая. Казалось, что всех этих дней и встреч с Тимидо не было. Либо же они были просто тяжелым сном, из которого они, наконец, выбрались и теперь просто жили. Завтракали, разговаривали, пили кофе, смотрели старые фильмы с ограниченным доступом. Как нормальные люди. Эта нормальность Рему была вновинку, но он к ней привык и ему даже понравилось. Настолько, что, налив Кане кофе, он сказал:

— Может, днем выберемся в город? Все вместе. Если ты, конечно, не занята и у тебя нет каких-то дел.

— О, можно. Не занята, дел нет, — улыбнулась девушка. После удаления своего исследования она проплакала всю ночь, а на следующий день просто… проснулась. И начала жить.

Было непривычно. Готовить и не думать о недописанной книге. Заниматься спортом и не вспоминать, что тот абзац на сто пятой странице можно и получше написать. Ей казалось, что без этой книги ее жизнь будет пустой, но на деле в ее душе как будто закрылась черная дыра, и все пришло в равновесие. Это было удивительно. Даже мир показался ярче и светлее. Но руки то и дело тянулись к планшету, создавали пустой документ, а потом снова удаляли. Новой волны удовлетворения это не приносило, но и хуже Кана себя не чувствовала. Даже появлялось желание снова выходить в люди.