Роман Светлов - Прорицатель
— Еще? — полузакрыв глаза и счастливо улыбаясь спросил сириец.
— Еще, — Калхас подставил чашку под прохладную струю.
Когда бешу нагрелся, он стал шипеть и давать большую желтую пену. Газария порывался унести кувшин с остатками египетского пива в подвал, чтобы заменить его другим, холодным, но пастух не давал сделать этого.
— Допьем. Зачем ему пропадать? — повторял он.
Пиво оказалось ужасно хмельным, но хмель не был тяжелым. Все множество чувств, которые довелось испытать в последние дни, пастух видел разложенными перед собой какою-то заботливой рукой. Благодаря бешу он мог смотреть на них отстраненно, а не смешивать ненависть, печаль, любовь в тот ком, что душил его на берегу ручья. Калхас слушал сочувственные слова Газарии и доводы сирийца казались ему весьма убедительными.
— Ты говоришь так, словно она умерла! — увещевал сводник. — От скорби ей легче не будет. И смотреть ей станет куда приятней в румяное лицо, чем в бледное или изможденное.
— Гиртеаду еще нужно отнять у Софии.
— Отнимешь! Почему бы нет? Судьба подарила тебе ее, потом забрала, затем снова подарит. Сколько раз в жизни все выворачивается наизнанку — не перечесть!
— Тебе нужно возвратиться к стратегу, — продолжал Газария. — Раз он обещал помочь, ты должен вытрясти из него исполнение обещанного. Даже в самом худшем случае, если придется рассчитывать на собственные силы, в доме Эвмена ты сможешь найти деньги… Зачем деньги? Чтобы нанять лихих людей, отбить девушку и скрыться — хотя бы к тому же Антигону.
Газария торжествующе смотрел на Калхаса — словно Гиртеада уже сидела рядом с ними. А пастух возмущенно мотал головой.
— Нет. Только не к Антигону.
— Ну, смотри, — сириец принципиально не желал понимать, чем один полководец Александра отличается от другого. — Для меня они на одно лицо. Эвмен разумен, он не свирепствует, его войска не обирают Тарс — и это хорошо. Но Антигон в своих провинциях, говорят, тоже не свирепствует. К тому же у него большая армия. Сейчас весь Тарс молится, чтобы боги отвратили стратега от идеи дать бой под стенами города. С теми отрядами, что находятся здесь, Эвмен все равно его не удержит. А ярость победителей обернется на нас…
С языка Калхаса готовы были сорваться злые слова, но он сдерживал себя, понимая, что нельзя отвечать упреками на сочувствие и радушие.
Второй кувшин казался пастуху уже сладким. Горести, политика — все утекло с бархатной песчаной жидкостью. Разговор становился все более бессвязным и нечленораздельным, а главной задачей стало удержать свое тело в диагональном положении, не откинуться на спину и не забыться.
Первым захрапел Газария. Он лежал в позе пирующего, опершись на левую руку и малейшее движение заставило бы его голову рухнуть. Калхас, удивляясь тому, что в нем еще сохранились остатки твердости, подобрался к своднику и осторожно опустил голову того на пол. Затем поднялся, вышел по нужде на грязный задний двор сирийца и долго собирался с силами, прежде чем совершить соленое возлияние во славу Сабазия.
Это усилие подкосило его. Вернувшись в дом, Калхас сел, потянулся к чаше, обнаружил, что она пуста и обескураженно растянулся рядом с булькающим, хрипящим, свистящим Газарией.
Тяжесть и боль в голове отвлекали Калхаса, и он не сразу обнаружил, что находится в очень знакомой комнате. Из квадратного, высоко пробитого оконца падал дневной свет, на полу комком лежала одежда.
Он в доме Эвмена! Бегство, драка, ручей, Газария, пиво постепенно сложились в картину вчерашнего дня. Похмелье и горе смешались с неожиданным стыдом. Пытаясь освободиться от него, Калхас соображал, как он оказался здесь, но память подсказывала только бессвязные картины мутного хмельного сна.
Тогда Калхас стал прислушиваться к тому, что происходит в доме. Из-за двери доносились шаги, шум передвигаемых тяжелых вещей, возбужденные голоса слуг. Удивленный, аркадянин справился с дурнотой и сел. Около ложа стоял таз с холодной водой. Опустившись на колени, пастух окунул в него голову. Удовольствие от холода было таким, что Калхас еще несколько раз погружал в воду лицо. Почувствовав наконец облегчение, он утерся краем хламиды и набросил ее на плечи. Пора было выходить наружу.
В коридоре на него едва не уронили короб с чем-то тяжелым. Слуги деловито опустошали дом стратега, упаковывая скарб и вытаскивая его на улицу.
— Снимаемся, — коротко бросил один из них в ответ на вопрос пастуха.
Поминутно прижимаясь к стене, дабы не оказаться сметенным очередной ношей, пастух отправился на поиски того, кто объяснил бы ему, в чем дело. Ни Иеронима, ни Тиридата он так и не нашел, а потому решился побеспокоить автократора.
Телохранители, стоявшие у покоев Эвмена, не пропустили его, сославшись на занятость хозяина. Калхасу не хотелось возвращаться в комнату, и он стал ждать. Мысли о Гиртеаде постепенно превращались в раздраженную, беспокойную тоску, и вместо просьбы о помощи, с которой прорицатель хотел обратиться к стратегу, в его голове опять начали складываться упреки.
Калхас пребывал во взвинченном состоянии до тех пор, пока двери не открылись и из покоев Эвмена не появился Антиген. Лицо македонянина изобразило радость и удовольствие.
— Я столько времени не видел тебя, что уже начал скучать по своему спасителю! — В знак приветствия Антиген обхватил руками Калхаса и стиснул его с удивительной для старческого тела силой. — Говорят ты болел? — разжав объятия, спросил он уже более рассеянно.
— Да. Но давно пришел в порядок, — не менее рассеянно ответил аркадянин. Из покоев стратега появились Тевтам, Иероним, а следом за ними и сам Эвмен.
— Вижу, Калхас, к тебе вернулся здравый рассудок, — улыбаясь произнес стратег.
Иероним тоже заметил пастуха и его круглое лицо расплылось в добродушной улыбке:
— Когда Газария привел тебя сюда поутру, ты спал на ходу и при этом умудрялся громко икать.
Калхас нашел в себе силы не обижаться.
— Мне сказали, что мы уходим из этого дома.
— Да. И из Тарса, — подтвердил стратег.
— Значит Дотим не остановил Антигона?
— Он не смог бы этого сделать, даже если бы захотел. Было несколько легких стычек, а потом Фригиец двинул свои войска кратчайшим путем. Дотим сообщил, что он в двух переходах отсюда, на ближайших перевалах.
— Но ведь ты собирался защищать Тарс, стратег! — воскликнул Калхас.
— К счастью, необходимость в этом отпала. Иероним, да и ты свидетели, что я целую зиму пытался договориться с Верхнемесопотамскими сатрапами. Наконец нам сопутствовал успех. Мои войска стоят у переправы через Евфрат. Сейчас в наших руках путь в Вавилонию, к Селевку, и в Персию, к нашим друзьям. Когда мы перейдем через реку, первый сменит хитрость на милость, а вторые выступят нам навстречу. Я ответил на твой вопрос?
