Марианна Алферова - Беловодье
Хозяин налил себе полный стакан, опрокинул, запил клюквенным морсом, и лицо его прояснилось немного.
Хозяйка поставила перед гостем чашку с горячим душистым чаем, принесла толстый, домашней вязки плед и накинула колдуну на плечи. Роман не испытывал холода, но отказываться не стал, чтобы не обидеть хозяйку. Она время от времени вздыхала, но плакать боялась. Колдун глотнул чаю. Чувствовалась все та же чистая колодезная вода.
— А может, во второй раз попробуешь? Может, со второго раза приживется питие? — не унимался хозяин. Себе он уже налил. А также имел большое желание налить гостю.
— Не надо его мучить. Ему полежать надо, выспаться. — Тут в дверь постучали. — Кто это? — спросила Татьяна и сама же ответила: — Вадим Федорович приехал. Как Машеньку привезли, я ему сразу позвонила.
— Кто этот Вадим Федорович?
— Жених Машин. — В голосе Татьяны послышалось неподдельное уважение.
Не ошиблась хозяйка. А вот Роман ошибся — ожидал увидеть молодого бритоголового парня, а на кухню вошел человек лет сорока, может, даже и больше, но моложавый. Одет хорошо — костюм-тройка, галстук, все неброское, но видно, что не в Суетеловске куплено. Белизна сорочки безупречна. Запонки старинные, золотые. Волосы коротко остриженные, но гостю это шло. А бронзовый загар и полоска темных усов придавали жениху вид заправского щеголя. Ожидалось, раз он из новых русских, то начнет ботать по фене. Но ничего подобного не последовало.
— Добрый вечер, Григорий Иванович. Добрый вечер Татьяна Васильевна. — Гость поставил на стол литровую бутылку водки. У хозяйки ручку поцеловал. — Я только что узнал обо всем. Потрясен. Как она?
— Спит. Ничего вроде. Но не соображает, что и как. Ее какой-то дрянью пичкали. Ополоумела девка. Э-эх…
— Могу на нее посмотреть?
— В щелку только. А то побеспокоите. — Дядя Гриша уважительно обращался к жениху на «вы».
— Одним глазком, — согласился Вадим Федорович. — Как только подумаю… — Он не договорил — стиснул зубы. — Она в своей комнате?
— Ну конечно. Спит.
Вадим Федорович вышел, Татьяна побежала за ним.
— Серьезный мужик, — прокомментировал дядя Гриша. — Но хулиганистый — страсть. Не представляешь даже, что может учудить. Ночами на мотоцикле с шантрапой всякой гоняет. Затянется в кожу, на коня железного вскочит — и погнал. Он с Машенькой-то как познакомился? Подъехал, шлем не снял, предложил до дому довести. Она и уселась — я ж ее тоже часто на мотоцикле возил. Домчал, значит, снимает шлем, смеется. А она возьми его и поцелуй. Сам видел. У ворот и поцеловала. Ну и все. Завертело их обоих.
Вадим Федорович вернулся. Лицо его было мрачно.
— Едва узнал. — Он налил себе стакан до краев, выпил стоя.
— Васька, мой крестник, советует ее в больницу положить. А вот он, колдун темногорский, — дядя Гриша кивнул на Романа, — предлагает память ей смыть, чтоб у нее про эти дни ничего в голове не осталось.
Вадим Федорович внимательно посмотрел на господина Вернона. Роману стало не по себе от этого взгляда. И еще — он почувствовал вроде как вину перед гостем. За что — неведомо.
— Что значит — смыть? — Вопрос задал, будто гарпун бросил.
Роман с удивлением отметил, что не может ничего сказать в ответ. Ну, не может, и все. Вопрос вроде бы простой, но из головы все ответы как водой смыло. Вернее, самогоном. Никогда прежде с Романом подобного не бывало. Ну, спасибо, дядя Гриша, удружил. А перед этим надменным, уверенным в себе человеком почему-то особенно не хотелось выглядеть деревенским неотесанным увальнем, который двух слов связать не может.
Роман выпрямился, откинулся на стуле и зачем-то растянул губы в дурацкой ухмылке:
— Да так вот просто, память стереть, чтоб ничего не осталось…
— Роман — большой хулиган. Это он Машеньку нашел, — пояснил дядя Гриша. — Ему от меня за то поклон до земли, на всю жизнь благодарность.
— Лучше смыть, — решил за всех Вадим Федорович, садясь за стол. — О таком помнить никому не надо.
Татьяна суетилась вокруг него, выставляя закуски. Дядя Гриша глянул на нее мрачно. Не нравилось ему, что жена, вольно или невольно, заискивает перед женихом — боится, что тот Машеньку теперь бросит. Сам дядя Гриша кланяться никому не желал, не имел такой привычки.
Хозяин налил гостю полный стакан, себе тоже на-булькал. Роману больше не предлагал, наученный горьким опытом. Колдун тем временем пытался справиться с противной пустотой в мозгу. Э-эх, слова-словечки, и куда ж вы все подевались?
— А вы чем занимаетесь? — спросил Роман, не придумав ничего лучшего. — Торговлей, верно? — Он не знал, почему спросил про торговлю. На торговца гость похож не был. Но дух богатства и власти ощущался.
— У Вадима Федоровича магазины в Суетеловске. И в Питере магаз есть, — отвечал вместо жениха дядя Гриша.
— А почему в Питере не живете?
— Я здесь отшельничествую. — Вадим Федорович улыбнулся. Властительно. Так простые люди не улыбаются. Только повелители, если подданные их от тяжких дум отвлекут и развеселят. Если Вадим Федорович вот так при первой встрече с Машей улыбнулся, сидя на своем «харлей-дэвидсоне», то в один миг девчонку свел с ума.
Властитель? Да… Он будто стенкой от всех отгорожен.
— Мне Маша помогает. Мы с нею оба отшельники. Я — добровольно, она — из любви ко мне. Можете меня Отшельником называть, это близко к истине.
Властитель и отшельник — это одно и то же на самом деле. Только прячутся они от мира в разных местах.
— Вадик… — услышали все тонкий голосок и оборотились.
Машенька стояла на пороге в одной ночной рубашке. Волосы распущенные, в глазах — ужас, губы прыгают.
— Вадик! — выкрикнула она громче и вдруг заколотила кулачком по дверному косяку и стала оседать на пол. Тело ее свела судорога, спина выгнулась, голова запрокинулась…
Танюша ахнула и бросилась к дочери.
Роман вскочил. Глянул на стоящее подле ведро. Воды в нем было до половины. Схватил, поднял, плеснул. Машенька в материнских руках обмякла.
У Романа было такое чувство, что он в тот момент не колдовал, а хулиганил.
Последнее, что он услышал в своем сне наяву, это голос Вадима Федоровича.
— Спасибо, — выдохнул тот.
И благодарил он искренне, от души.
Видение кончилось. Но хотелось немедленно продолжить. Начав вспоминать, Роман уже не мог остановиться. Видеть все заново, пережить… Жизнь без жизни. Он пил, не утоляя жажды, ел, не насыщаясь.
Пребывал в прошлом, не в силах ощутить себя в настоящем.
Колдун вышел в ванную, ополоснул лицо под краном.
Нить ожерелья начала тревожно пульсировать. Сколько может это все длиться? Он еще не добрался до Беловодья. Да и был ли он там вообще? Что-то подсказывало — был. А если был, то… Нет, не смей, никаких догадок. Вспоминай — и только! — одернул сам себя.
