Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии
Интересная загадка.
Щука натужно вздохнул и… кончился.
Я видел, как медленно опускается его грудь, делая последний свой выдох. Руки расслабились и упали на снег.
Вот я потерял ещё и свидетеля.
С минуту ещё смотрел на остывающее тело наёмника, а потом поднялся и на негнущихся ногах поплёлся через взгорье к Молотовке.
Скажу сразу — намучился страшно. Благо, что турора потеряли мой след.
В дороге на меня чуть не напала серая рысь. Она злобно смотрела мне в глаза, но не выдержав взгляда, ушла восвояси.
На третий день уже просто лежал в снегу. Не было никаких сил подняться.
Честно говоря, мне уже было всё равно. Просто хотелось спать. Лежать без конца. Пусть даже и в глубоком холодном снегу…
Что-то горячее макнуло веки. С трудом их разлепив, я увидел перед собой морду огромного пса. Рядом сидел второй.
Горячий язык снова облизал мои скованные морозом веки.
Второй пёс подошёл ближе и с силой толкнул меня лбом в бок.
— Вставать? — еле слышно спросил я у них.
Собаки поочерёдно толкали меня под рёбра, заставляя подняться.
Просто неимоверным усилием, я заставил себя это сделать.
Всего путь до посёлка занял четыре неполных дня. К обеду последнего я почти что «выполз» на опушку елового леса. Впереди саженей через сто виднелся припорошенный недоделанный частокол. У ворот стояла полусонная стража.
На меня глядели, как на какое-то чудище. Если бы не псы Тура, то они бы действительно приняли меня за дикаря.
За время пути я сильно изголодался. Как-то в первый день удалось подстрелить белку. Но это, пожалуй, была вся моя пища.
— Кто таков? — сурово спросил один из стражников.
— Слава Святому Тенсесу! Я — Сверр.
Псы присели по обоим сторонам от меня, и как-то печально глядели в ту сторону, откуда мы пришли.
— Святому богу слава! Во веки веков слава! — ответили стражники.
— У меня дело к Стержневу.
Пока первый отправился звать Влада, второй стражник с опаской поглядывал на меня, словно ожидая какого-то подвоха.
Через несколько минут на дороге появилась торопливая фигура Стержнева. За ним также торопливо семенил первый стражник.
Они подошли почти вплотную.
— Один? — хрипло спросил Стержнев, косясь то на собак, то на меня.
Я кивнул, глядя на всех исподлобья.
— Говори, что случилось.
— Мне бы немного поесть… Очень устал… И замёрз…
Язык практически не ворочался.
— Да-да, пошли.
Дальше все, как в тумане. Меня практически доволокли к избе Бажены. Потом помогли раздеться. Знахарка чем-то натёрла моё тело.
Кажется, Стержнев протянул чарочку полугара. Едва я его выпил, как разум стал каким-то ленивым, сонным.
На все вопросы отвечал невпопад. А когда уже начал есть, то силы оставили меня, и сознание полностью отключилось.
Проснулся я только утром. В доме было тихо. Слышно было только, как в печке потрескивали дрова.
Я встал, и тут же сильно потянулся, испытывая приятную негу во всем теле.
Правда, голова отчего-то гудела, словно колокол, но это не было настолько плохо, как бывает после перепоя. А вот то, что мне просто дико хотелось жрать, и именно жрать, а не есть, — было весьма неприятно.
Давно не испытывал такого жуткого голода.
Я огляделся и увидел, что на столе у окна лежала самодельная книжица, а рядом заточенные перья и деревянная чернильница.
Меня вдруг заняло такое любопытство, заставившее отойти на второй план все остальные желания. Я встал и подошёл к столу.
Читал, честно горя, я весьма плохо, но всё же смог кое-что разобрать. Последняя запись, старательно выполненная чётким почерком, гласила:
«…Воевода приказал своим ратникам распечатать двери языческого алтаря, чтобы топорами разрубить на части и сжечь в костре. На что десятник Мещеров возразил, мол, негоже нам, паладинам, марать свою честь подобным паскудством. Тогда воевода приказал бить десятника тростью. И били его, пока не выбили зубы. Били и приговаривали, что сынам Света дозволено бороться со Злом и Тьмой всеми способами. А плененные язычники-де, являются культистами Тэпа (дальше неразборчиво)…
Тем временем из-под стражи привели тех, коих он именовал колдунами и ведьмами. И, разнообразно допросив их, он увидел твердость в их древней языческой вере. Тогда в безумной своей ярости воевода велел всех казнить страшной смертью: ратники отрубили им кисти рук, отрезали языки и так подвешивали тела на железные крюки, пока язычники не кончались в страшных мучениях. Следом за колдунами воевода приказал казнить и остальных людей…
Я с отрядом прибыл аж под вечер, когда от плененных язычников осталось не более десяти человек. Увидев все бесчинства воеводы, мы незамедлительно указали ему на его же бесчестие. Я пытался достучаться до его благоразумия, говоря ему, что Святой Тенсес ничему подобному, увиденному мной тут, не учил. Что люди, коих он называет колдунами да ведьмами — обычные знахари. А среди них были и просто люди, жители сего посёлка.
Но в ответ на мои возражения, что сии язычники не культисты Тэпа, воевода, будто одержимый, приказал своим людям пытать и нас, как пособников Тьмы.
Я же в ответ приказал своим ратникам защищать себя и жизни оставшихся пленных людей. Сам же вытянул меч и отрубил им голову воеводе.
Его ратники сразу же отступили и более не пытались нападать. Мы забрали с собой язычников, и ушли через горную гряду к лагерю Защитников Лиги…»
Дверь скрипнула, и в избу вошёл Стержнев. Его недовольный взгляд говорил о том, что я весьма опрометчиво влез не в своё дело.
— Кто такие культисты Тэпа? — спросил я.
Влад подошёл к столу и резким движением закрыл свою книжицу.
И тут я понял, почему Стержнев ушёл из рядов паладинов, и что у них за отношения с Баженой. Эта запись рассказала мне о многом. Очевидно, что знахарка из тех самых «плененных», которых Влад спас от сумасшедшего воеводы.
— Придёт время, и сам всё узнаешь, — ответил Стержнев.
Он показал мне жестом присесть на лавку, а сам тут же опустился напротив.
— Рассказывай, — сурово потребовал он. — Всё рассказывай! А то ты вчера…
Я не стал садиться, а пошёл одеваться. И пока это делал, собирался мыслями.
— Ну что? — подал голос Стержнев.
Он держал в руках шлем Ермолая, глядя на него, как на что-то ужасное.
И я начал своё повествование. Влад слушал, при этом ни разу не перебил. Лицо его было каменным, ни одной эмоции, — просто ничего.
Но тут распахнулась дверь, и в избу ввалился Тарас Хрипунов, правая рука Демьяна Молотова. Я его сразу узнал.