Теренс Уайт - Хозяин
Никки сказал, старательно выбирая слова:
— Если ты предаешь живое существо, ты наносишь вред себе самому. Я думаю, гораздо хуже умереть от предательства, чем от рака, потому что рака ты не выбираешь.
— А вивисекцию выбираешь, — вот что он хочет сказать.
— Хуже всего, когда убиваешь собственную душу.
Руки Китайца поглаживали одна другую, словно бы утешая.
— Мастер Николас, а вы могли бы зарезать человека?
— Если он мне не доверяет, думаю, что да.
— Люди, по крайней мере, способны сами о себе позаботиться, — вставила Джуди.
— А Хозяина вы могли бы зарезать?
— Это… — начал Никки, но на сей раз сестра наступила ему на ногу. Он гневно воззрился на нее.
— Мистер Фринтон сказал…
— Мистер Бленкинсоп считает, что его надо остановить, — сказала Джуди, — и это самое главное.
— А как бы вы это сделали, мисс Джудит?
— Мистер Фринтон, — решился Никки, — собирался его застрелить.
Они ожидали реакции Китайца, охваченные страхом перед тем, что сказали.
— Весьма интересно.
— Вы обещаете никому про это не говорить?
— Ведь мы не ошиблись, открывшись вам, мистер Бленкинсоп? Вы же сами сказали…
— Будет лучше, если вы мне все объясните.
— Мы не имеем права. Не можем. Только если…
— Со мной ваша тайна будет в полной безопасности.
— Клянетесь?
Дети в тревоге уставились на него, и он поклялся с бесстрастной торжественностью, подняв вверх одну руку и не став от этого смешным. Как сказал Шекспир, мы, люди, читать по лицам мысли не умеем, — особенно по восточным. Они рассказали ему все.
— Мистер Фринтон — весьма порывистый молодой джентльмен, — сказал он, выслушав их рассказ.
Близнецы ожидали дальнейшего.
— Ситуация гораздо сложнее, чем он думает.
— Но вы поможете ему?
Уютные ручки перестали ласкать друг друга и замерли ладонями вниз, — Мистер Бленкинсоп пожал плечами.
— Я ему ничем помочь не могу.
— Но вы же сказали…
— Мисс Джудит, послушайте меня и постарайтесь понять сущность того, что вы называете гипнотизмом Хозяина. Он отнюдь не сверхъестественное существо и тем не менее он действительно наш хозяин. Он является таковым потому, что прошел сразу по двум направлениям гораздо дальше, чем большинство людей. Да, он гипнотизер, но гипнотизеров и без него существует немало. В его способности к внушению нет ничего необычайного, за исключением, быть может, степени, до которой он ее развил. Второе направление — его способность к экстрасенсорному восприятию. Люди давно уже осознали, что пространство неотделимо от времени. Мир физики — это мир пространства-времени. Оба они представляют собой просто различные стороны одной и той же сущности. Я не сумею объяснить вам на языке существительных и глаголов, — поскольку и сами такие слова, как «материя»и «сознание», суть существительные, — почему мир экстрасенсорного восприятия является миром материи-сознания, каковые опять-таки представляют собой различные стороны одной сущности. Надеюсь, вам хотя бы отчасти понятно то, что я говорю?
— Продолжайте.
— Хозяин научился пользоваться этим материально-сознательным континуумом, что превращает револьвер мистера Фринтона в чистой воды иллюзию.
— Вы хотите сказать, что он не выстрелит?
— Ну, это было бы слишком. Не выстрелит сам мистер Фринтон.
— Мы думали, что он может выскочить из двери и…
— Протяженность континуума варьируется в зависимости от индивидуума. Что касается мистера Фринтона, он, скорее всего, окажется в пределах сознания Хозяина в тот самый миг, как вступит в его покои, а стоит ему попасть в поле зрения Хозяина, он исполнит все, что тот ему прикажет.
— Так вы думаете, он знал, что мы на лестнице?
— Как же иначе?
— Но он ничего не сделал.
— А ему и не было нужды что-либо делать.
Никки был мальчиком переимчивым, а вернее сказать, имевшим склонность подражать повадкам людей, которые ему нравились. Теперь он в недоуменной растерянности обхватил руками голову, точь в точь как майор авиации.
— А насколько вы сами сильны по этой части?
— Я уже очень давно принимаю участие в исследованиях, которые проводит Хозяин.
— Да, но все же — насколько?
Мистер Бленкинсоп глубоко вздохнул и закрыл глаза. Даже надрезы исчезли.
— Посредством умственного усилия, — медленно произнес он, — и усилия весьма изнурительного, мне удается представать перед моим хозяином с пустым разумом, с разумом, отчасти стертым по приказу моего собственного сознания. Но сопротивляться его воле, находясь в поле его зрения, я не способен.
— Значит, если бы вы сами отправились к нему, чтобы его застрелить, — сказала Джуди, — он, насколько я поняла, приказал бы вам не нажимать на курок раньше, чем вы успели бы на него нажать?
— А если бы вы подкрались к нему со спины? — спросил Никки.
— Хозяин никогда не поворачивается ко мне спиной. А мое присутствие он осознает чуть раньше, чем я попадаюсь ему на глаза.
— Но вы же можете стереть ваш разум или как вы это называли?
— Да, но тогда мне придется стереть из него и пистолет.
Глава двадцать вторая
Началось
Майор авиации вглядывался сквозь кокпит, кивая головой, как клюющая курица. Пилоты, погруженные в свой мир, мир тишины, который сам заключен в чашу звука, округлую, словно аквариум с золотыми рыбками, кажутся, когда на них смотришь снаружи, загадочными и отрешенными. Чем они там занимаются? О чем размышляют? У человека, летящего с ними рядом, возникает такое чувство, будто он подслушивает у дверей, между тем как головы их все поворачиваются то туда, то сюда, а руки время от времени совершают некие действия, — какие угодно, от заполнения кроссворда до ковыряния в носу.
Мистера Фринтона немного тревожила опасность промазать мимо цели. Если бы радиопередатчик Роколла не приходилось держать отключенным, отыскать остров было, что называется, «делом нехитрым». А так ему приходилось выполнять еще и работу штурмана, несколько более сложную применительно к вертолету из-за неизбежного для вертолета сноса. Потолок высоты его машины составлял около десяти тысяч футов, это означало, что в ясный день он способен был видеть на расстояние в сотню миль, — теоретически. Однако летняя дымка значительно уменьшала дальность обзора, к тому же и летел он на высоте в семь тысяч футов, позволявшей сократить расход топлива. Предполагается, что на высоте в 5000 футов дальность обзора составляет 93, 1 мили — при условии, что атмосфера прозрачна, чего никогда не бывает, да и что, собственно, мог он увидеть? Булавку? В хорошую погоду, думал он, можно, если повезет, увидеть остров с расстояния в двадцать-тридцать миль. Он сидел посреди шума и тряски, напоминавших ему о стародавних летательных аппаратах с открытым кокпитом, невольно помаргивая из-за проблескового эффекта, создаваемого лопастями винта, и производил в уме привычные вычисления — узлы, ветра, расход топлива, показания компаса. В то же самое время, мозг его занимали проблемы Роколла, он думал о том, как ему остановить Хозяина и вывезти оттуда детей, а глаза, — бывшие, хоть он того и не знал, глазами художника и поэта, — автоматически перебегали с приборов к морю, с моря к небу и с неба к приборам.
