Дэвид Геммел - Призраки грядущего
— Да, я любил тебя, — повторил он, — но я знал, что ты замышляешь. Ты хорошо учил меня, отец, и у меня были свои шпионы. Никому не дано жить вечно... даже и Тенаке-хану. И если бы ты добился успеха, кем стал бы Джунгир? Вечным наследником при живом боге? Нет. Во мне тоже течет кровь Ульрика. Я тоже имею право властвовать, самому строить свою жизнь.
Статуя молчала.
— Не странно ли, отец, что теперь я говорю с тобой точно так же, как при жизни. Никакой разницы. Ты всегда был точно каменный. А ведь я плакал, когда ты умер. И чуть было не помешал тебе выпить яд. Чуть было. Я протянул к тебе руку, а ты посмотрел мне в глаза и ничего не сказал. Одно твое слово — и я остановил бы тебя. Но ты отвернулся. Понял ли ты, в чем дело, когда яд проник в твою кровь? В те последние мгновения, когда ты лежал на полу, а я стоял рядом на коленях, знал ли ты, что это я подсыпал черный порошок тебе в вино? Знал или нет? — Джунгир снова посмотрел в холодные глаза. — За что ты так не любил меня?
Но статуя молчала.
Двенадцать дней, потерянных за Вратами, дорого стоили путникам: свирепая вьюга заперла их в хижине еще на восемнадцать дней. Все припасы подошли к концу, и Финн едва не погиб, отправившись на охоту. Убив оленя, он попал в особенно сильную бурю и принужден был отсиживаться в пещере. Лавина завалила вход, и лишь благодаря волшебству Окаса друзья нашли и откопали охотника.
На девятнадцатый день метель стала стихать, но прошло еще три недели, прежде чем измученные путники преодолели последний подъем перед Горным Трактиром.
Бельцер привел всех к гостинице и стал колотить в дверь, зовя Назу. Низенький трактирщик завопил от восторга, увидев друга, и бросился его обнимать.
— Я уж думал, ты умер. Входите же, входите! Маэль только что развела огонь. Скоро станет тепло. Входите!
— А где же люди? — спросил Киалл.
— В это время года лес не валят. Месяца два тут будет пусто. Почти все перевалы засыпаны. Садитесь тут, у огня. Сейчас принесу вам вина. — Улыбка Назы померкла, когда в таверну вошел Окас. — Но это же... это...
— Да, верно, — быстро ответил Чареос. — Но он наш друг и, как и мы, три дня не ел.
— Сначала вина, — проворчал Бельцер, беря Назу за плечо и подталкивая его к погребу.
Дрова разгорелись, но в зале все равно стоял холод. Чареос взял себе стул и сел. Глаза его погасли, и под ними залегли лиловые круги. Даже крепкий Финн обессилел. Только Окас и Киалл не казались изнуренными. Старик будто не чувствовал холода, а юноша даже окреп за последние дни.
— Стары мы уже для таких походов, — сказал Финн, словно прочтя мысли Чареоса. Тот лишь кивнул, слишком усталый, чтобы говорить. Бельцер, вернувшись с вином, сунул в очаг кочергу, раскалил ее докрасна и окунул в кувшин. Потом разлил вино и вручил каждому кубок. Свой он осушил мигом и наполнил снова. Наза принес хлеб, копченый сыр и холодное мясо.
Поев, Чареос медленно поднялся в верхнюю комнату, стянул сапоги и уснул, едва голова коснулась подушки. Маггриг и Финн заняли вторую комнату, а Окас улегся прямо перед огнем.
Бельцер и Киалл остались сидеть. Великан велел подать третий кувшин. Маэль принесла вино и спросила:
— Ты небось, как всегда, без гроша?
— Ошибаетесь, — сказал Киалл. — Заплати по счету, Бельцер.
Бельцер, пробормотав ругательства, выудил из кармана массивное золотое кольцо. Маэль взвесила его на ладони.
— Это покроет разве что половину твоего долга, — сказала она, не убирая руки.
— И въедливая же ты баба. — Бельцер порылся в карманах, ища безделушку поменьше, но у него остались только крупные. Наконец он извлек браслет. — Вот — это в десять раз больше того, что я должен.
Маэль со смехом осмотрела браслет.
— Никогда не видела такой красивой работы и такого красного золота. Наза даст тебе за него хорошую цену, и ты прав, это гораздо больше твоего долга. Не беспокойся, мы возместим тебе разницу.
— Не надо, — покраснел Бельцер. — Оставь его себе. Может, я еще вернусь сюда без гроша в кармане.
— И то правда.
Когда она ушла, Бельцер сказал Киаллу:
— Чего пялишься, парень? Никогда не видел, как расплачиваются с долгами?
Киалл немного перебрал, и голова у него стала легкой, а мысли мирными.
— Не думал, что увижу, как это делаешь ты.
— Что это значит?
— То, что ты жадная, себялюбивая свинья, — с безмятежной улыбкой ответил Киалл.
— Я всегда плачу свои долги, — заявил Бельцер.
— Да ну? Ты даже не поблагодарил Финна за то, что он выкупил твой топор, — а ведь это ему дорого стоило.
— Это дело мое и Финна, ты, парень, в него не лезь. И придержи язык, пока я тебе его не подрезал!
Киалл заморгал, быстро трезвея.
— Кроме того, ты лжец. Ты сказал мне, что Тура утопилась, — и солгал. Не боюсь я тебя, толстопузый боров. Нечего мне грозить!
Бельцер встал. Вскочил и Киалл, нашаривая саблю, но Бельцер уже сгреб его спереди за камзол и поднял в воздух. Громадный кулак замахнулся, но Киалл лягнул Бельцера в пах — тот взревел от боли и разжал руку. Киалл выхватил саблю, но Бельцер только ухмыльнулся в ответ.
— Что ты будешь с ней делать, парень? Пырнешь старого Бельцера?
Киалл отступил, поняв, что дело зашло слишком далеко. Бельцер выбил у него саблю. Киалл ударил его в лицо прямым слева, но Бельцер, и глазом не моргнув, закатил ему такую оплеуху, что юноша покатился по полу. Оглушенный, он приподнялся на колени и примерился боднуть Бельцера в живот. Гигант встретил его коленом, голова Киалла отскочила назад...
Очнулся он, сидя на стуле у огня. Бельцер сидел напротив.
— Вина хочешь? — спросил он. Киалл мотнул головой. В черепе у него стучало словно молотом. — Ты хороший боец, парень, и когда-нибудь из тебя может вырасти волк. Но даже волки знают, что медведя задирать нельзя.
— Я запомню. Ладно, давай вина. Бельцер протянул ему кубок.
— Я люблю старину Финна. Он знает, как важно для меня получить этот топор обратно, и слова ему не нужны. В Бел-Азаре надиры стащили Финна со стены, а мы с Чареосом и Маггригом спрыгнули следом и отбили его. Я тащил его на спине, прорубая себе путь к надвратной башне. Он тоже не благодарил меня тогда — в этом не было надобности. Понимаешь?
— Кажется, да.
— Это все выпивка — из-за нее я распускаю язык. Я не пришелся тебе по нраву, верно?
Киалл оглядел лоснящуюся лысину и плоское как блин лицо с маленькими глазками.
— Верно, — признался он. Бельцер серьезно кивнул:
— Пусть это тебя не волнует. Я и сам-то себе не слишком нравлюсь. Но я был на вершине, парень, — этого у меня никто не отнимет.
— Я тоже был на ней.
— Но не на моей. Впрочем, когда-нибудь, глядишь, и побываешь.
