Лайон де Камп - Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук)
И однако страсть его к Рудабе не ослабевала, но мучила его все больше и больше. Как только Амитис сказала, что дочь должна прийти к ужину, Конан вышел в сад и взволнованно бродил там, поджидая девушку.
С одной стороны, думал Конан, жгучая страсть, будто стремительный вихрь, увлекает его за собой, побуждая бросить бродячую жизнь, полную приключений, жениться на Рудабе согласно заморийским законам и стать почтенным гражданином, который печется о своей разрастающейся семье, служит в городской страже, молится в храме и платит церковную десятину.
Но, с другой стороны, свободолюбивая, необузданная душа Конана с ужасом отшатывалась от этой картины, как от ядовитой змеи. Значит, надо было забыть девушку и бежать немедля — либо с похищенными драгоценностями, либо без них. Если Феридун нашлет на страну мор, и так и так придется бежать — вместе с девушкой или одному.
Рудабе вышла в сад, и Конан раскрыл ей свои объятия. Но она, покачав головой, сказала:
— Не мучь меня, Ниал. Я и вправду люблю тебя, но ты знаешь, на каких условиях я согласна стать твоей.
— Но, девочка моя, — начал было возражать Конан, однако Рудабе остановила его жестом:
— У меня есть новости… Ты знаешь, что исчезла госпожа Джамиля?
— Да, до меня дошли слухи.
— Верховный Жрец в ярости. Некоторые жрецы подозревают тебя.
— Меня? — тоном оскорбленной невинности переспросил Конан. — На что мне сдалась туранка?
— Им известно, что ты встречался в гостинице Бартейка с дипломатом, который исчез в ту же ночь. Тебя бы уже схватили, но Феридун утверждает, что улик недостаточно. Надо признать, старик верен своим принципам. И потом, — продолжала Рудабе, — если слухи правдивы, Верховный Жрец точно назначил день переворота. Джамилю держали как заложницу, чтобы обеспечить лояльность туранского короля. А теперь, когда женщина бежала, Верховный Жрец вынужден действовать незамедлительно, прежде чем король услышит о ее освобождении. Феридун приказал всем храмовым служителям быть в готовности через семь дней. Когда колокол забьет тревогу, мы должны разойтись по своим комнатам и запереться там.
Конан хмыкнул, обдумывая новость. Ему следовало бы спрятать подальше веревку, пока какой-нибудь жрец не разнюхал, что к чему.
Амитис позвала ужинать, и они вошли в дом. Потом Конан проводил Рудабе в храм и отправился в Кшесрон. Ему предстояло срочно разработать план набега, а размышлять он любил, сидя в одиночестве за кружкой вина.
— Здорово, Ниал! — приветствовал его зычный голос Катигерна, капитан дружески подтолкнул приятеля локтем. — Сыграем?
Бритуниец тряхнул игральными костями, зажатыми в кулаке.
— Спасибо, но не сейчас, — уклонился Конан. — Мне нужно побыть одному.
Катигерн пожал плечами и пошел искать другого компаньона. Конан вновь погрузился в раздумье. Опустошив еще несколько кружек, он вдруг услышал гортанный, чуть шепелявый голос. Рядом стоял Псамитек, стигиец.
— Достопочтенный Ниал, — произнес худощавый смуглокожий книжник. — С тобой желает поговорить вне таверны некий человек.
— Пусть войдет сюда, — буркнул Конан. — Здесь, на свету, он разглядит меня лучше.
Ученый слегка улыбнулся,
— Это женщина, — уточнил он. — Не пристало ей находиться в этой грязной забегаловке.
— Женщина? — хмыкнул Конан. — Какого демона…
Он встал, гадая, не Джамиля ли вдруг вернулась по какой-либо непредвиденной причине, но это было бы безумием.
У порога гостиницы, при свете ущербной луны, стояла Рудабе; пламя, горевшее в лампаде над дверью, бросало на нее свои отблески. У Конана при взгляде на девушку перехватило дыхание: Рудабе вместо скромного уличного платья была одета в костюм храмовой танцовщицы, состоявший из переплетенных бус.
— Конан, милый! — взволнованно заговорила девушка. — Ты был прав, а не я. Пойдем, и я дам тебе все, что может дать женщина мужчине. Там, наверху, трава густая и мягкая.
Она повернулась и быстро пошла прочь, а Конан последовал за ней, как зачарованный. В душе его шевелилась догадка: что-то тут неладно, — но страсть пересилила здравый смысл. Кровь звенела у него в ушах.
Рудабе провела Конана мимо убогих хижин за деревню. Ее округлые бедра соблазнительно покачивались при каждом шаге. За Кшесроном поднимался ввысь крутой каменистый склон, и Конан спешил за девушкой в жажде достичь обещанной лужайки.
Наконец они добрались до площадки, и Рудабе повернулась лицом к Конану. Она протянула к нему руки — и вдруг исчезла. На ее месте стоял туранец Чагор, пропавший слуга Парвеза, — тот самый, которого Конан выкупал в лошадином пойле. Чагор держал массивный, дважды изогнутый гирканийский лук, и стрела лежала на натянутой тетиве.
— Ха! — воскликнул туранец. — Вот теперь гляди! — И он отпустил стрелу, причем тетива тенькнула, точь-в-точь как тогда, в ущелье, где Конан потерял коня. Но теперь, с такого малого расстояния, промахнуться было невозможно.
Однако, едва Чагор выпустил стрелу, увесистый камень вылетел из-за спины Конана и ударил туранца в грудь. Стрела просвистела мимо уха Конана.
Прежде чем Чагор успел достать из колчана другую стрелу, Конан с ревом разъяренного льва напал на противника. Туранец бросил лук и выхватил меч, отражая атаку киммерийца.
Сталь звенела и скрежетала, блистая в лунном свете. Позади Конан слышал шум борьбы, но оглянуться ему было некогда. Туранец оказался опытным бойцом, и Конан был поглощен поединком. Удар сплеча — отражающий удар — нападение справа — отражающий удар — обманный выпад — отражающий удар… Танцующие клинки сшибались, звенели, им вторил тяжелый топот сапог, затрудненное дыхание и ругань.
Бранился Чагор, ибо Конан дрался в мрачном молчании. Чагор задыхался.
— Я покажу тебе, пес… Я отдам твою голову жрецу Эрлика! То-то будет потеха…
Но вот Чагор недостаточно расторопно парировал удар. Клинок Конана вонзился ему в предплечье. Завопив от ужаса, Чагор уронил саблю. Конан ловко, как кошка, подскочил к врагу и с силой, порожденной бешенством, описал лезвием горизонтальную дугу. Клинок прошел сквозь шею туранца, голова его, словно сброшенная дыня, отскочила в ближайшие кустарники. Туловище, извергая фонтан крови, черной при лунном свете, рухнуло на землю, будто срубленное дерево.
Позади Конана продолжали бороться. Киммериец обернулся и увидел катающихся по земле капитана Катигерна и стигийца Псамитека.
Конан схватил стигийца за руку и выкрутил ее. Вдвоем с Катигерном они одолели книжника: Псамитек замер, с руками, заломленными за спиной, и острием кинжала, который Катигерн приставил к его горлу.
