Е. Кочешкова - Шут
'Ну, пожалуйста! — беззвучно, одними глазами, умолял он. — Пожалуйста, забери меня! Виртуоз же, казалось, не замечал ничего, кроме своих шаров. Брат Бареон, осторожно подтолкнул Шута в спину, чтобы хозяину труппы было сподручней разглядеть предмет сделки.
— А вы не смотрите, господин артист, что он не вышел ростом, — елейно произнес святой брат. — Мальчик крепкий, для своих лет очень силен, а уж ловок — точно ящерица. Он обучен грамоте и счету, к тому же у него очень красивый голос. Он пел в храмовой капелле. А эти волосы… Поглядите только! — Бареон снял с Шута серую монашескую шапку, позволив легким светлым локонам свободно рассыпаться по плечам. Виртуоз тихонько присвистнул. — Да одно только это диво соберет вам целую площадь зрителей! Ну гляньте, они же почти светятся! И на мордашку вполне хорош. А главное — как улыбается!
И Шут улыбнулся… Он вложил в это все свои чувства, всю жажду иной, удивительной жизни, весь огонь души…
Позже Виртуоз сердито жаловался жене, что жадный монах взял с него целых четыре серебряных за 'этого задохлика'. А Дала, заплетавшая косички маленькой Вейке, резонно заметила, что видимо 'задохлик' того стоил, раз деньги уплачены. Она спустила девочку с колен и протянула руки к Шуту.
— Подойди сюда, — женщина осторожно убрала с его лица растрепавшиеся на ветру льняные пряди. У самой Далы волосы были длинные и такие же темные, как у ее мужа, они мягко спадали на плечи, покрытые узорчатым платком. И теплые ладони… такие нежные… Боги, ему показалось, что он в жизни не испытывал большего блаженства от простого прикосновения!
Легонько взяв его за плечи, она поворачивала Шута из стороны в сторону, рассматривая:
— Ишь ты, какие у нас ресницы! Подрастешь — все девки твои будут. И фигурка складная, в самый раз для акробата. Ну, а как же тебя зовут? М?
Имя, которое дали ему в монастыре, было ужасно длинным и совершенно бессмысленным. Шут едва вспомнил его целиком. В ответ Дала звонко рассмеялась:
— Ну и ну! Так назвать ребенка! А почему же монахи отдали тебя? А? Сознавайся, что натворил.
И он сознался. Честно рассказал, как нашел в библиотеке красивую книжку с картинками, как увидел на ее страницах чудесного человека в ярких одеждах, ничуть не напоминающих серые монастырские робы. Рассказал, что после долгих настойчивых просьб брат Лиоран все-таки поведал ему о том, кто такие шуты и чем они занимаются. Пришлось сознаться и о последней беседе с отцом-настоятелем, который оказался огорчен до глубины души, узнав, что воспитанник его монастыря накрепко решил стать шутом…
— Значит ты — Шут? — спросила Дала, пристально вглядываясь в его лицо.
— Да! — он и сам не понял, отчего вдруг ему так радостно, когда он услышал, это имя. То имя, которым он стал называть себя, узнав тайну человека с цветной картинки. И как она угадала? — Да, Шут…
21
Проснулся он, как и было задумано, благодаря нестерпимому желанию избавиться от лишней жидкости, что просилась наружу. Перед сном Шут намеренно выпил целый кувшин воды: как показывал его опыт — это был лучший способ не проспать.
За ставнями все еще царила темнота, но чутье подсказывало ему, что рассвет уже близок. Со стороны сундука доносилось тихое дыхание Хирги, где-то далеко внизу шумело море. Широко зевнув и ежась от холода, Шут спустил ноги с кровати, нашарил на спинке ее в изножье штаны и куртку. Спать хотелось нестерпимо, но в уборную — еще больше. Зябко потягиваясь, он встал, кое-как натянул одежду и тихо вышел в коридор.
Отхожее место располагалось в пристройке на первом этаже. Когда Шут спустился вниз, то с радостью увидел, что из-за кухонной двери льется свет. Поварихи уже проснулись и теперь негромко о чем-то переговаривались, брякая посудой и стуча по столу деревянными скалками. Пахло кашей, убежавшим молоком и тестом. Наверняка, стряпухи готовили свежие булочки на завтрак.
'Значит, я верно рассчитал, сколько нужно выпить! — он скользнул в уборную и с наслаждением распрощался со вчерашней водицей.
Хирга проснулся, чуть только Шут тронул его за плечо. Не сказав ни слова, быстро оделся и стал собирать вещи. Королева тоже почти сразу откликнулась на осторожный стук в дверь, Шут слышал ее быстрые легкие шаги в соседней комнате и мысленно уговаривал поспешить. Вслух же он лишь тихо напевал ту самую песенку, которой давным-давно научила его Дала. Она верила, что эти простые слова способны привлечь удачу и отогнать беду. Шут тоже верил. А что ему оставалось? Особенно теперь…
Впрочем, он и сам не сидел сложа руки — пока Элея медленно преображалась в юношу, Шут входил в образ королевы. Из штанов он соорудил груди, куртка обернулась широкими женскими бедрами. Платье все равно сидело на нем как на кобыле чепчик, но кто это поймет в предрассветном сумраке? Зато у королевы будут волосы что надо! Шут не выбросил чудную косу Элеи, а соорудил из нее и кружевного платка вполне достойный парик. Перед выходом из номера он накинул на голову капюшон, а косу уложил так, чтобы она свисала спереди и сразу же бросалась в глаза любому встречному. Конечно, проще было бы попытаться пройти на корабль под видом матросов. Но Шут не хотел рисковать — если преследователи узнают в них беглецов, кому-то нужно будет отвлечь их внимание на себя.
Он, правда, очень надеялся, что сия участь минует его.
С хозяином Шут рассчитался еще с вечера, поэтому уходили они тихо, через черный ход в задней части гостиницы, что вел прямиком к конюшням. Хирга уже оседлал лошадей и те тревожно фыркали, им передалось волнение людей. Ночное небо, по-прежнему затянутое тучами, едва заметно начинало бледнеть.
В мальчишеском костюме Элея с легкостью оседлала свою кобылу, Шут же, напротив, изрядно повозился, прежде, чем смог управиться с многочисленными юбками королевского платья. 'И как дамы это носят, — думал он, расправляя подол, чтобы не было видно крепких мужских ног, не лишенных, как водится, растительности. — Это же с ума сойти, всю жизнь таскать на себе столько лишних тряпок! .
С постоялого двора выезжали цепочкой — сначала Хирга, потом королева, Шут замыкал их маленький отряд, пристально вглядываясь в темень подворотен. Улицы были немноголюдны, но и спящим город уже никто не назвал бы — день в Каменном Улье начинался рано. Тут и там раздавались голоса, хлопали ставни, громко выплескивалось на мостовую содержимое ночных ваз.
Беглецы остерегались привлечь внимание излишней спешкой и сдерживали возбужденных лошадей, принуждая их идти быстрым шагом, не позволяя пуститься вскачь. Когда до причала осталось миновать лишь пару домов в переулке, Шут знаком велел своим спутникам остановиться. Поманил к себе Хиргу.
