Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — гроссфюрст
— Свинья ты, — сказал я в сердцах, — а никакой не арбогастр!
Он довольно фыркнул, странное чувство юмора, да и Пес смотрит хитро, сговорились, два кабана поганых.
Искры заблистали чаще, там желтое пыльное облако в безмятежности синего неба и зеленой степи, только извилистая пробитая дорога напоминает о людях, и облачко пыли двигается именно там.
— Зайчик, — сказал я негромко, словно меня могут услышать на таком расстоянии, — давай-ка вон в тот лесок…
Там не лесок, но два десятка деревьев в стороне от дороги, можно схорониться, и через полчаса я уже видел оттуда, как отряд примерно в две сотни человек мчится с севера, впереди легкие всадники, дальше тяжеловооруженные рыцари, но вообще-то их не много, странно, ни одного знамени, ни стяга, ни даже баннера.
Я всматривался изо всех сил, голова закружилась приближать фигуры и всматриваться в лица, однако Гиллеберда среди них нет. Зато есть странное ощущение, что они все на одно лицо…
— Колдовство, — проговорил я в дурацком изумлении, как будто впервые узнал о таком явлении, — вот гад! Даже здесь настороже, сволочь…
Они прогрохотали мимо, кони измучены, хрипят, роняют желтую пену. Позади слуги и оруженосцы с запасными конями, ничего, кроме седел, даже мешков, рассчитывают соединиться с герцогом Ярдширским, перевести дух, выспаться и с новыми силами ударить на безумца, сумевшего как-то влезть в их святой город.
Мы не успели покинуть свое укрытие, как они там вдали свернули с дороги, начали торопливо расседлывать коней, водить их по кругу, давая остыть, посреди стоянки быстро поднялся небольшой походный шатер.
Я прикинул, что если пронестись вихрем через их лагерь и успеть нанести удар, теперь-то знаю, где Гиллеберд, пусть даже и укрылся под чужой личиной, то могу и успеть…
…с другой стороны, в шатре можно оставить двойника, а самому спать в окружении воинов у костра, с него станется, осторожный и выносливый гад, и тогда я рискну головой зря.
Но и это не самое худшее, Гиллеберд на такие случаи может заготовить и ловушку, он всегда перестраховывается.
Я взобрался в седло, Пес посматривал в недоумении, а я все всматривался и прикидывал, но странное ощущение близкого поражения остановило в момент, когда я уже открыл рот и собирался послать арбогастра в атаку.
— Шалишь, — пробормотал я и почувствовал, что это я сам себя взял и одернул, как драчливого щенка. — Гиллеберд стандартные трюки все предусмотрит…
Бобик смотрел с вопросом в больших честных глазах, собаки не умеют прикидываться, за что их и любим, я взмахом длани послал его обратно в сторону невидимого отсюда Савуази.
— Поступим совсем не по-рыцарски, — объяснил я. — А вот возьмем и сбежим! Без драки.
Он подпрыгнул и попытался лизнуть меня в нос прямо в седле, мол, он все равно любит меня, храброго и трусливого, богатого и бедного, здорового и больного, и никогда меня не оставит. И всегда будет драться за меня…
— И я тебя люблю, — прошептал я. — Ну а теперь… без остановок!
Погода на редкость прекрасная, и если бы не мощный встречный ветер, что продувает до костей, я бы еще и заметил красоту мест, по которым проскакивал, как голодный по коридору на кухню, а когда вдали проступили из серого марева неба и начали прорисовываться башни Савуази, я ощутил веселую злость и азарт.
На воротах усиленная охрана, лучники и арбалетчики наверху за высоким каменным бортиком, внизу закованные в тяжелые доспехи ратники, копейщики и двое конных.
Я издали вскинул руку, прокричал:
— Хорошо-хорошо, бдите!
— Спасибо, ваша светлость, — прокричали они мне в спину. — И вам здоровья!
И все-таки заметно, что город захвачен нами, а не получен в подарок. Сопротивления заметного нет, но смотрят исподлобья, кланяются нехотя, спешат скрыться. А если учесть, что Савуази самый крупный город из виденных по эту сторону Хребта, то нас здесь вообще горстка. Но это пример, как горстка вооруженных и, главное, спаянных и объединенных одной идеей людей может помыкать массами.
Дворец Гиллеберда вообще окружен стражей, не протиснуться, костры горят прямо на мостовой, на площади разбиты два шатра с гербами Армландии, как грозное напоминание, что ходить за шерстью в другие страны — смертельно опасное занятие.
Перед нами поспешно распахивали ворота, с саду с дороги отпрыгивали незнакомые люди из местных, а у ворот дворца слуги перехватили повод Зайчика с радостными криками:
— Ваша светлость, поводить?
— Да он не запалился, — ответил я, — хотя да, поводите. Пусть погуляет.
У дверей дворца меня встретил угодливо кланяющийся Бальза, заметно похудевший за последние дни, но все такой же розовый, щеки обвисли еще ниже, а из восьми подбородков осталось всего семь.
— Ваша светлость, — прокричал он угодливо и поклонился так низко, что едва не разбил лбом мраморный пол, — работа во дворце восстановлена уже почти везде…
Я кивнул.
— Хорошо. Работай дальше.
И прошел мимо, а он остался, трепещущий и согнутый, то ли надеется, что я забыл, как он принял меня в тот день, когда я впервые прибыл к Гиллеберду, то ли уверен, что я наслаждаюсь, наблюдая, как он, всесильный управитель дворца при всесильном короле Гиллеберде, ползает теперь и угодливо кланяется. Вообще-то, да, немножко есть, даже не совсем немножко, это как бы месть, но уже чувствую, что такое мелковато, мне это как-то не совсем, надо вытравлять из себя мелочное злорадство, иначе какой из меня рыцарь, а уж паладин так и вовсе…
Хотя, возможно, я рыцарь и паладин не за то, что я такой весь из себя, а за мое стремление выбраться из болота низменных чувств?
— Военачальников ко мне, — распорядился я на ходу. — Занятых хозяйством не трогать, только командиров отрядов.
Слуги разбежались, только один из воинов несмело возразил:
— Ваша светлость! Они же все командиры…
— Сэр Геллермин, — сказал я наставительно, — сейчас занят снабжением нашей армии жратвой из соседних сел. Его дело даже важнее, чем воевать! Таких не тревожить.
Он поспешно поклонился.
— Да, ваша светлость. Так бы и сказали…
Через полчаса в мой кабинет входили один за другим военачальники, степенно рассаживались, зыркали украдкой по сторонам, разглядывая роскошный кабинет Гиллеберда. Как бы у нас ни пошло дальше, но сейчас они в захваченной столице врага, и даже в кабинете самого короля, хватит рассказывать внукам и товарищам внуков…
Я не стал подниматься, как для доклада, я же курфюрст, а это значит — я сижу, все стоят, пока не изволю разрешить сесть, но сейчас мы все как бы равны, я постоянно это подчеркиваю, это побуждает остальных вкалывать больше.
