Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва
Путь дозорного отряда лежал вдоль длинной гряды земляных валов, протянувшейся между реками Рупиной и Стугной и защищавшей Киевщину с юго-запада. Валы были укреплены внутри дубовыми бревенчатыми срубами, верхние венцы которых выступали над земляной насыпью. У подножия валов с обеих сторон тянулись глубокие рвы. Высокая, крутая стена отгораживала землю, занятую славянскими поселениями и посевами, от дикой степи, где пасли свои многочисленные стада печенеги. Ни конница, ни тем более стада не могли одолеть эту преграду, а ворота в ней имелись только через сторожевые города, — чтобы пройти за валы, нужно было взять один из них. Иногда печенеги устраивали тайком проломы в линии валов, но княжеские дозоры, постоянно ездившие вдоль всей линии, быстро обнаруживали повреждения и привозили работников поправлять валы. Этой повинностью было обложено все ближайшее сельское население и жители сторожевых городов. Степняков, вторгшихся в русские пределы, отлавливали и продавали в холопы. По уговору с печенежскими ханами, кочевники не имели права ходить сюда, топтать поля и захватывать пастбища.
Положил Добрыня со Змеем заповедь великую,
Что не летать бы Змею на землю русскую,
Не зорить городов да сел,
Не водить людей во полон, —
пели кощунники, вспоминая походы и договоры со степняками князева дядьки Добрыни Малкича, чему шел уже второй десяток лет. Но степняки не очень-то старались соблюдать договор, заключенный с ханом за подарки, которые получил только он со своими приближенными. А то и сам хан, решив, что подарков было мало, возглавлял большой набег — тогда на башне Витичева над днепровским бродом загорался тревожный костер, люди спасались под защиту городских стен, а князь и воеводы поднимали свои дружины.
Впервые увидев степные укрепления, Медвянка удивилась, вытянула шею, стараясь разглядеть получше. Устроенные человеческими руками валы слишком заметно выделялись среди безлюдной степи, внушали впечатление чего-то особенного и значительного.
— Что это? — спросила она, обернувшись к Явору.
— Это, краса моя, Змиевы валы, — пояснил Явор. — Как же ты не знаешь — ведь твой же отец родной их городил!
Медвянка только повела плечами — отцовские рассказы о путешествиях и трудах его юности она слушала не слишком внимательно. И Явор продолжал:
— Здешние люди говорят, что сам Сварог-Отец Змея Горыныча в плуг запряг да поперек степи на нем пропахал, чтоб всю землю разделить надвое и каждому своей частью владеть. А за валы, по их уговору, Змей ходить не должен. А то, говорят, с давних времен повадился он в здешние земли летать, города да веси разорять и дань требовал красными девушками. Вот вроде тебя.
Явор усмехнулся — теперь и он мог немного подразнить Медвянку. А ей сейчас не хотелось смеяться. Посреди непривычного открытого пространства ей было неуютно, хотелось спрятаться куда-нибудь, словно самим пребыванием посреди чистого поля она навлекает на себя неведомые опасности, летящие с четырех ветров. С голубого неба ясно светило солнце, перелесок вдали радовал глаз ярким цветом молодой листвы, свежая трава, буйным ковром покрывшая степь, пестрела цветами, теплый чистый ветер нес сладкие, бодрящие запахи расцветшей весны. И все же Медвянке было не по себе: владения грозного Змея Горыныча находились совсем близко. Живое воображение тут же представило ей отвратительного змея, протянувшего к ней когтистые лапы. А Явор говорил об этом чудище так легко, чуть небрежно, словно басню рассказывал ребенку, но в этом было не пустое бахвальство, а твердая уверенность в себе и своем оружии. Почему Медвянка не замечала его уверенности раньше? Эта сила не бросалась в глаза в шумном городе, полном людей, но в неоглядно-просторной степи Явор вдруг стал будто бы выше ростом — как Перун, разъезжающий по небесным полям. Даже конь у него как у Громовика — вороной. И впервые Медвянка с уважением покосилась на две серебряные гривны на груди у Явора, осознав, что это не пустые украшения, а свидетельства ратной доблести. А она ведь и над гривнами его смеялась! Тебе бы, говорила, еще серьгу в ухо. Ликом не вышел, хоть нарядом покрасуешься. Ой, глупая!
— А давно ли валы устроили? — спросила она.
— В иных местах валы с незапамятных времен стоят, — рассказывал Явор. — Их, видно, и правда Сварог со Змеем устроили. А здешние помоложе будут — это князь Владимир-Солнышко за Сварогом дело доделывал. Дальний конец уже при мне насыпали да рубили.
Медвянка внимательно слушала, хотя никогда прежде ее не занимало одно и то же так долго. Полной правды о валах и Явор не знал, а если б знал, то она потрясла бы их обоих. Давно ли? Тысячу лет назад, за сто пятьдесят лет до рождения Христа, когда мир не знал еще имени славян, чьи-то руки насыпали в этих степях первый защитный вал. Далеко ему было до нынешних валов — огромных по протяженности, сложных по устройству, высоких и крепких. По важности и трудности сооружение их равнялось трудам богов — недаром предание приписало эти валы самому Сварогу, создателю мира. Через тысячу лет от их былой внушительности мало что останется, — но тысячу лет спустя остаткам Змиевых валов князя Владимира предстояло еще раз послужить обороне русской земли от нового, не менее страшного врага.
Вдоль Змиевых валов белгородский дозор доехал до самой реки Стугны. На ней Владимир Святославич поставил городки Треполь, Васильев и несколько других, соединенных сплошной линией земляных валов. Они составляли главный рубеж обороны Киевщины.
У оконечности линии валов, на крутом холме, и был несколько лет назад поставлен сторожевой городок Мал Новгород, разрушенный в прошлом году во время печенежского набега. Стены Мала Новгорода были устроены из срубов, на которые пошли двухсот-трехсотлетние дубы. Теперь городки были частью разрушены, частью обуглены, в стене тут и там пугающе зияли проломы. Уже захватив город, печенеги постарались разломать и сжечь все что можно, чтобы затруднить киевскому князю восстановление крепости. Но огромные дубовые бревна горели плохо — городок и после смерти сопротивлялся кочевникам.
Подъезжая ближе, Медвянка не вертелась по сторонам и не задавала вопросов. Впервые различив взглядом полуразрушенный городок на прибрежном холме, она в испуге подалась назад и прижалась к Явору, словно нежданно наткнулась на мертвое тело. Явор промолчал; он понял ее чувства, но утешить здесь было нечем. Он мог бы немало рассказать о гибели Мала Новгорода, но не хотел пугать девушку образами тех страшных дней. Медвянке было жутко, словно на краю поля недавней битвы, усеянного едва остывшими мертвыми телами. Целый городок был таким полем смерти, и Медвянка только теперь начала понимать, на что же она напросилась посмотреть. Сама земля дышала здесь скорбью, и даже самая легкомысленная и невнимательная душа не могла не почувствовать этого.
